Шрифт:
В Пензенской области есть небольшой городок Мокшан. Здесь родился писатель Александр Малышкин. Одна из школ города носит его имя. А один из стендов школьного музея посвящен сыну писателя – Георгию Александровичу Малышкину.
«Мы собираем материал о Юре не потому, что он был героем или совершил подвиг, – пишет молодая преподавательница Тамара Гречишникова. – Мы хотим знать, какими были мальчишки 40-х годов, защищавшие Родину».
Лейтенант Георгий Малышкин погиб на Курской дуге в восемнадцать лет. Но в своем дневнике, отрывки из которого мы публикуем в журнале,
Когда он начал вести свой дневник, ему еще не было семнадцати... Юрин дневник – документ своеобразный. О поворотных моментах в своей судьбе он пишет скупо: «Эвакуируемся в Самарканд... Тяжело». Описанию же проекта геологической экспедиции в окрестностях Самарканда он уделяет гораздо больше внимания, потому что считает это дело важным, видит в нем большую перспективу.
Все это в духе времени.
– Несколько страничек из дневника, к сожалению, не могут в полной мере передать все богатство внутреннего мира Юры, – говорит заслуженная артистка РСФСР, лауреат Государственной премии СССР Елена Хромова. – Мы учились вместе с первого класса, он был для меня не просто одноклассником, но и близким другом. Пожалуй, справедливо будет сказать, что на формирование многих из нас он оказал определяющее влияние.
Чтобы полнее охарактеризовать Юру, показать, каким видели его современники, мы попросили нескольких друзей Юры прокомментировать дневник.
Воспоминания доктора философских наук Эвальда Ильенкова, журналиста Владимира Иллеша, писательницы Натальи Панкратовой существенно дополняют Юрин рассказ «о времени и о себе».
28.VIII.41 г.
«После недельного перерыва немецкие самолеты опять бомбили Москву. Тревога началась в 2 часа ночи и длилась довольно долго. Я, как всегда, дежурил на крыше. Снова пляска прожекторов, звезды зенитных разрывов, гул орудий. В северной части города прожекторы нащупали низко летящий самолет, кажется, «Ю-88». Я обрадовался, подумал: собьют. Но самолет сбросил осветительную ракету и спикировал. Прожекторы заметались, но нашли лишь пустые облака...»
31.VIII.41 г.
«Консерватория. Яков Флиер. В программе – Шопен, Лист. Мы с Эвальдом сидим на концерте. Пианист играет легковесные и сентиментальные вальсы и мазурки. Во втором отделении – Лист. Сначала идет неописуемо чистый, божественный «Сонет Петрарки». Грубым хохотом и пляской носится под сводами зала «Мефисто-вальс». Вот что-то просветлело, успокоилось, но уже снова хохочет и несется Мефистофель. Топот, гром, огонь. Затем идет прекрасная «Метель». Трудно представить себе лучше сделанную музыкальную картину».
4.IX.41 г.
«Эвальд счастлив: он поступил в ИФЛИ [Институт философии, литературы, искусства] и с восхищением «глотает» Платона и Аристотеля. Вовка Иллеш кинулся в школу военных переводчиков, скоро ему дадут форму. А я сижу и жду «особого распоряжения». Да будет ли оно когда-нибудь?»
8.IX.41 г.
«Сейчас 6 ч. утра. Всю ночь дежурил в школе. Было две тревоги, первая
9.Х.41 г.
«Официальное сообщение о сдаче Орла. В газетах слова «Победа или гибель». Сейчас все поставлено на карту. Над Москвой нависла страшная угроза. Вчера под Малоярославцем был сброшен парашютный десант. К счастью, ликвидировали. Вязьма оставлена нашими войсками. Ко мне заходят ребята, и с ними и дома все один и тот же разговор: что будет дальше? А между тем возраст у нас самый дурацкий: в армию и на всеобуч не берут и со школами не эвакуируют».
13.Х.41 г.
«Эвакуируемся в Самарканд. Черт побери, как не хочется покидать родной город, менять кремлевские башни на азиатские минареты. Тяжело...»
20.Х.41 г.
«Радио передало постановление Гос. Комитета Обороны об осадном положении в Москве. Во главе армии, нас защищающей, стоит талантливый генерал Жуков. Кроме того, сейчас с Дальнего Востока прибывают закаленные бойцы. Только вот танков мало. Сегодня в сводке появились Можайское и Малоярославское направления. Значит, немцы в этих местах находятся километрах в ста от Москвы. Москва – фронтовой город. Всюду серые шинели, по улицам в тумане все время носятся военные машины и мотоциклы. Маршируют отряды новобранцев и рабочих-добровольцев.
Эвакуация продолжается, не сегодня-завтра и мы уедем. Не хочется покидать родной дом...»
Наталья Панкратова:
– Нам повезло. Мы выросли в доме, в котором жили многие замечательные советские писатели. Этому дому сорок лет. Он пережил войну, несколько капитальных ремонтов и множество реконструкций, но в моей памяти и в памяти моих сверстников он навсегда останется молодым, новым, только что отстроенным, с веселым палисадником перед фасадом.
Первый этаж занимала организация «Технопромимпорт». Не задумываясь над значением этого слова, мы, ребята двора, знали одно: специальный мусорный ящик для бумаг набит использованными конвертами с заграничными марками. И многим коллекциям было положено начало из этого ящика.
Зимой во дворе мы строили ледяную гору, заливали маленький каток. В полуподвальном красном уголке вовсю кипела работа – занимались кружки, устраивались встречи, вечера самодеятельности. Наш шумовой оркестр (мода тридцатых годов) выступал даже в Союзе писателей. К нам приезжали детские авторы. Впрочем, писателями нас нельзя было удивить, ведь мы жили среди них...
В нашем доме была коридорная система, и часто двери многих квартир по вечерам были открыты настежь – писатели отдыхали, заходили друг к другу, шутили, спорили, обсуждали свои дела. А наша ребячья жизнь буквально била ключом в этих бесконечных коридорах. Родители нас так и называли – «коридорные жители».
Шли годы... Во время войны дом опустел, промерз. Не было света, газа... Потом постепенно, медленно дом начал оживать, оправляться... Не вернулись с войны критик Марк Серебрянский, поэт Джек Алтаузен... Не вернулись с войны и многие мальчишки из нашего дома – Сева Багрицкий, Шурик Арский, Юра Малышкин...