За горизонт

Димитрюк Д А

И у немца не поинтересуешься подробностями. На мероприятия по личной гигиене у него еще хватило сил. А вот дальше у парня начались дикие спазмы, и пришлось ждать, пока он отблюется до желчи, и только потом на себе втаскивать в кабину.

В кабине немец свернулся калачиком на маскировочной сети и затих.

У меня у самого все признаки отравления налицо, но крутить баранку я пока могу. А вот на парня отравление подействовало куда сильнее. То ли потому, что я старше и у меня организм покрепче, то ли просто особенность организма.

В

результате на какое–то время я остался без напарника. Сколько могут длиться последствия отравления, я не в курсе. И все, что мне остается, это утешать себя мыслью, что к вечеру, ну, край к следующему утру, Руди оклемается.

— Лохматая, тебе лучше всех, слиняла в сторонку и отлеживалась в тенечке. А мне, по всему, весь остаток дня на морально–волевых баранку крутить.

Лохматая обнюхав след, скребет когтями бронелист под дверью. Всем видом демонстрируя — кто–то отсюда валить, пока не замели, собирался? Давай, подсаживай меня в кабину, пора сваливать, а то тут какие–то следы страшные и запах непонятный.

Дальнейший путь до «Тропы четырех» прошел без приключений, немец страдал на подстилке из маскировочной сети, Муха дрыхла в ногах у немца, а бронемашина исправно накручивала на кардан километры маршрута. Редкие встречные машины и небольшие конвои. Бесконечные пологие холмы, покрытые невысокими деревцами и пожухлой от зноя травой. Стада местных травоядных, беспокойно крутящих головами при звуке работающего мотора. Редкие, обглоданные до последнего болтика, остовы машин на обочинах. И две разбитые колеи, убегающие вперед до самого горизонта.

Почти у самого поворота на «Тропу четырех» в зеркале заднего вида бодро нарисовалась тройка багги. Я уже настроился на неприятности, но обошлось.

На ровном участке дороги, стараясь держать скорость не ниже тридцати километров в час, освобождаю одну колею. Ревущим моторами тарантайкам этого вполне хватает для обгона.

Глубокий до головокружения выдох — пронесло. Решительно необходимо что–то решать, а то я тут к тридцати годам поседею без пулемета.

Провожая взглядом проглатывающие неровности проселка огромными ходами подвесок багги, едва не проезжаю мимо него.

Местные деревца на высоту трех человеческих ростов проросли сквозь скрученную винтом раму, остатки кузова и кабины того, что когда–то было мощным, полноприводным грузовиком. Сюрреалистичная композиция получилась — ржавый автомобильный остов, нанизанный или, скорее, пронзенный стволами деревьев.

Какой груз мог так раскорячить не самый хлипкий грузовик? Топливо? Боеприпасы?

И какое он имеет отношение к названию — Тропа четырех?

Под едва ощутимым нажимом кончиков пальцев, останки кабины грузовика рассыпаются коричневой пылью. Монотонный шепот ветра стихает, уступив место мгновениям покоя и тишины, изредка нарушаемой потрескиванием остывающих механизмов бронемашины.

Есть в этом месте привкус страшной,

мистической тайны из почти былинных времен начала освоения этого мира.

Бр–р–р–р…. Аж мерзкий холодок малодушия по спине пробежал.

А местный гид, как назло, слюни пускает и палубу заблевать норовит. Ему не до мистики, понимаешь.

— Руди, зацени, девки голые голосуют, подвезем? О! Ожил. Вот она сила слова животворящего.

Убедившись, что его в очередной раз цинично поимели, немец аккуратно подвинул Муху и уселся на своей лежке. Быстро умнеет или это у него уже рефлекс выработался — собак почем зря фашистскими кирзачами не пинать.

— Тропа четырех. Так что, еще час можешь дрыхнуть. А потом собирайся со своим арийским духом и начинай высматривать ориентиры, мы будем почти у цели. Мне на этом автобане будет не до осмотра местных красот, машину бы на дороге удержать. Так что, крутись, как хочешь, но наблюдение за тобой. Не нравится мне эта тропа, есть ощущение, что тут кто–то недавно проехал. А твой папаша втирал, что тут ездят не чаще двух раз в месяц.

Не нравится мне все это. Сильно не нравится.

На кратком военсовете, устроенным Вольфом перед нашим убытием на задание, предлагаю немцу свой план действий в дальней точке автопробега чехословацкой бронемашины по местному бездорожью.

— Ну нафиг. Вольф, если я замечу чужое присутствие, даже не замечу, а просто почувствую, что что–то не так, я проеду место, где ребята Уве спрятали «Унимог». Ну…. Примерно вот досюда, — карандаш ставит едва заметную отметку на три километра дальше цели. — Делаю вид, что я по своим делам мимо проехал. Потом прячу бронемашину, а сам ножками, по холмам выйду вот сюда, — карандаш оставляет еще одну отметку на карте. И понаблюдаю за местностью. Будет нужно, сутки в кустах просижу, но буду твердо уверен, что мы на месте одни.

Как мне показалось, Вольф подрастерял изрядную долю уверенности в том, что в холмах безопасно настолько, чтобы отпускать туда сына. Но, выхода у него нет, бизнес есть бизнес и слабины он не даст — не та порода.

— Гут, так и делай. Рациями на месте не пользуйтесь. Прослушать вас вряд ли смогут, но факт вашего присутствия засекут наверняка. Там высокие холмы вокруг и дальность портативной связи максимум пять километров. А движение возможно только по просеке. Бежать там некуда. Понял?

— Вольф.

— Что?

— Как в холмах на предмет хищников? А то, пока я по кустам партизана изображаю, меня за филей местный лев не прихватит?

— Крупные хищники в холмы не заходят, им простор нужен. А в холмах кустарник да косогоры. Из зверья водится мелочь одна, но ты особо не расслабляйся, стая мелкоты опасна для одиночки. Да и мелкота понятие относительное.

— Ага, вот поэтому я Рудольфа оставлю в бронемашине. Пусть охраняет. Заодно и эфир послушает, я в этом вопросе мало отличная от ноля величина.