За горным туманом (др. перевод)
Шрифт:
И уроки началась. Он была права — и в самом деле существовало многое, чего он не знал. И она показывала ему: эта точка здесь, изгиб там, движение таким образом, тысячи позиций, тонкие способы использования своего тела чтобы приносить много различных видов удовольствия, и наконец, все игры с сознанием, которые сопутствуют этому.
Он старательно учился, сохранив это искусство в памяти. И со временем, его нетерпеливый мальчишеский голод исчез среди бессмысленного моря завоеваний и любовниц.
Ох, он был самым лучшим, это не вызывало сомнения. Девушкам приходилось умолять его о внимании.
И как королевская собственность, Яков отдал его, распространив ту же самую угрозу для Далкита, если он не подчинится.
Как Яков любил это — особенно, когда он осознавал, насколько Хок был унижен этим. И так что король сказал: «ты будешь тем, кем Мы захотим, чтобы ты был, даже если это такая незначительная роль, как роль Нашей шлюхи, чтобы ублажать Наших избранных леди». Других мужчин посылали в сражения. Хока послали в постель с Оливией. Вдвойне унизительно.
Многие мужчины завидовали Хоку — любовнику стольких красивых женщин. Но еще больше мужчин ненавидели Хока за его мастерство и мужественность, и за легенды, которые рассказывали о нем дамы.
В конечном счете, Яков устал от выслушивания легенд. Ему надоело то, что его дамы создают шум вокруг красивого мужчины, и Яков отправил Хока за границу с абсурдными и рискованными поручениями. Украсть драгоценность из королевской казны в Персии. Выманить бесценный предмет искусства у старой наследницы в Риме. О каком странном сокровище не услышал бы жадный Яков, Хока посылали чтобы добыть его честными или бесчестными способами. Быть королевской шлюхой означало просто одно: быть человеком, который делает за короля «грязную работу», независимо от того, что непостоянный повелитель пожелает время от времени.
Сейчас его глаза возвратились к девушке, молча стоящей перед ним.
Она была так не похожа на тех, кого он когда-либо знал. С первого дня, когда он увидел ее, он осознал, что она была настоящей, без фальши или лживых уверток. Хотя она могла иметь свои скрытые глубины, они не были ни злонамеренными, ни корыстными, но появились от страдания и одиночества, а не от обмана. Он понял, что у нее чистое сердце, такое чистое и настоящее и полное возможностей, какими были его цыганские поля, и что оно уже было отдано мужчине, который его не заслуживал! Этому воплощению обмана и странной неискренности. Адаму Блэку.
Всеми правдами и неправдами или в той манере, какая будет необходима, он будет ухаживать за ней и добьется ее. Он заставит ее увидеть ошибку в ее поведении — что она отдала свое сердце неподходящему человеку.
Она была скрыта капюшоном одновременно от него и для него, до тех пор, пока она не научится снова видеть этим чистым сердцем, которое спряталось в укрытие. Он разбудит его, встряхнет его и заставит его выйти наружу и снова взглянуть на мир. И когда она научится видеть его таким, какой он на самом деле, тогда она снова увидит его своими глазами.
Эдриен стояла неподвижно в неуверенности. Это было странно — знать, что он находится в комнате, но не знать, где или что он делает. Он мог стоять
Она сожалела о том, что капюшон лишил ее возможности видеть его, но решила, что это к лучшему. Если бы она могла видеть его, это значило, что он мог бы видеть ее глаза, и они несомненно выдали бы ее заинтересованность, если не ее готовность.
Она почувствовала шепот ветерка. Он был слева от нее? Нет, справа от нее.
— Первый раз — для того, чтобы стереть все твои воспоминания о другом мужчине.
Он кружил вокруг нее. Ее сердце оглушительно стучало. С любым другим мужчиной, невозможность видеть ощущалась бы как угроза, но не с Хоком. Потому что не смотря на его ярость, он доказал, что он благороден до мозга костей. Она знала, что хотя он ослепил ее, он сделал это в попытке завоевать ее любовь и доверие — а не для того, чтобы доминировать и подчинить ее. Не было ничего угрожающего в том факте, что он закрыл ее глаза для себя; он открыл ее сердце с помощью его шелкового капюшона. Ее неспособность видеть обострила другие ее чувства до совершенного состояния.
Когда его рука погладила ее стройную шею, она проглотила вздох удовольствия.
Хок продолжал кружить вокруг нее; подходя к ней сбоку, затем сзади, и, казалось спустя вечность, спереди. Ее уши напряженно улавливали его передвижения, ее тело вибрировало от напряжения, удивления, ожидания.
— Второй раз будет для обучения. Я буду обучать тебя тому, что означает быть любимым таким мужчиной как я. Это будет то, что ты никогда не забудешь.
Его дыхание овевало ее затылок, его пальцы подбирали ее свободно свисающие волосы. Она могла слышать только прерывистое дыхание — она не была уверена, его или ее. Она застыла от прикосновения его руки к изгибу ее будра, ощущая себя так, как будто через ее тело прошел мощный разряд электрического тока.
— В третий раз я надену путы и поводок. Я обещаю, что в этот раз приедет конец твоему сопротивлению.
Он провел пальцами по ее шее, по ее грудям, от одного соска до другого, затем вниз по ее упругому животу. Его легкая ласкающая рука проскользнула между ее ног и выскользнула, оставив после себя болезненный голод.
— Но в четвертый раз, ах, в четвертый раз, когда я услышу твои сладкие крики, этот раз будет для меня, девушка. За ожидание и за голод и за агонию желания обладания тобой. Только для меня.
Его руки были на ее плечах, сдвигая вниз шелк ее платья по ее коже. Расстегивая одну за другой маленькие жемчужные пуговки на ее затылке чем-то похожим на… зубы? Ох! Его язык пробежался по чувствительной коже ее затылка, затем двинулся еще ниже.
О небеса, это чувственное прикосновение его языка может привести ее к окончательной гибели. Шершавый бархат его языка проследовал полностью по ее позвоночнику, затем еще ниже. Она задрожала.
Ее колени ослабли, она молча пошатнулась. «Ты не должна издать ни звука», — напомнила она себе. Ни одного одобрительного звука, во всяком случае. Только протестующие.