За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные

Сафина Карл

Смотришь на слонов, которые общаются, и понимаешь, какие тончайшие струны там задеты. Но перевести их разговор в слова нам не дано – получится грубо, топорно и слишком обобщенно, без нюансов. Слоны при общении используют звуки, которые исследователи – из-за невозможности подобрать точные формулировки – называют «фырканьем», «кряхтеньем», «ревом», «хрипом», «криком» или «визгом». Точнее выразиться мы не можем, но для получателей этих сигналов, сиречь самих слонов, эти звуки обладают коннотацией столь же понятной, как слово для человека. В конце концов, и в человеческом языке встречаются звуки, похожие на фырканье, кряхтенье, хрип, крик и визг. Посмотрите на ситуацию с другой стороны. Слон воспринимает человеческую речь, как мы – речь иностранца. Допустим, нам пришлось бы описывать

вьетнамский язык исключительно с точки зрения звуковой оболочки слов. Бьюсь об заклад, до сути мы бы не добрались никогда.

Но в переводе со слоновьего на английский или на вьетнамский есть свои подводные камни. Со словами «урчание слона» не поспоришь. Они объективно описывают ситуацию. А вот последующий вывод – «он поздоровался» – может вызвать массу возражений. Но без перевода, без истолкования, пусть и произвольного, нам не понять, как они общаются. Вот уже полвека исследования коммуникации животных упираются в описание и топчутся на месте. Чтобы идти дальше, надо думать о переводе.

На сегодняшний день самое точное описание звуков, издаваемых слонами, подготовлено некоммерческой организацией «Голоса слонов», соучредитель которой профессор Джойс Пул. Оно дает некоторое представление о том, как сложно передать природу этих звуков человеческим языком. Вот что профессор Пул пишет об урчании:

«Течное урчание, приветственное/дружеское урчание, коитальное/оргастическое урчание, урчание-рев (издается при совместном нападении на хищника) в момент наивысшего возбуждения характеризуется увеличением по амплитуде, по уровню шума, по модуляции, с перераспределением интенсивности в верхние гармоники (в отличие от второй гармоники, как при стандартном урчании) и последующим затиханием, уменьшением глубины модуляции и снижением шума <…> Приветственное урчание и дружеское урчание <…> отличаются особым разнообразием по форме кривой уровня громкости – она может быть плоской, слегка изогнутой, двухвершинной, многовершинной, со скосом влево или вправо».

Джойс Пул старается быть предельно точной. А теперь представим себе приветствие двух человеческих особей, описанное таким же языком: «Во время единичного акта приветствия производится урчание с характерным изгибом кривой громкости, затем скос, потом неровный изгиб, двухвершинный изгиб, двухвершинный со скосом и в заключительной фазе многовершинный».

После урчания Пул переходит к реву: «…в звуковом отношении рев крайне разнообразен и варьируется от поросячьего визга до скрежета, рева, ора, воплей, плача и даже кукареканья наподобие петушиного».

Разнообразно до крайности, спору нет. Но, уважаемый профессор, вы же наблюдали за слонами долгие тысячи часов! Объясните наконец, о чем же они говорят с помощью всего этого звукового разнообразия!

«Разнообразие звуковых сигналов может просто диктоваться интенсивностью возбуждения, – пишет Джойс Пул. – Или, напротив, нести какую-то дополнительную информацию о том, кто издает звук, или указывать на того, кому он адресован».

Иными словами, слоны что-то говорят друг другу, возможно окликая друг друга по имени. Что именно они говорят, мы не знаем, поэтому пока все, что мы можем, – это описывать издаваемые ими звуки по их акустическим параметрам.

Исследователь-инопланетянин мог бы описать болтовню, непременно сопровождающую у жителей Земли ритуал приветствия, примерно таким образом: «Приветствия землян прямоходящих (далее ЗП) могут быть высокой и низкой интенсивности. В приветствии высокой интенсивности могут использоваться крики и вопли на высоких звуковых частотах и большом уровне громкости. Возрастные особи ЗП сцепляются кистями рук и встряхивают их. Молодые половозрелые ЗП при приветствии обхватывают друг друга руками, за чем у разнополых ЗП может следовать совокупление». Антропологи-инопланетяне не знают, что означают действия землян прямоходящих, что именно они хотят сообщить друг другу, но нам-то это понятно, поэтому в человеческом изложении описание приветствия приобретает смысл и внутреннее наполнение: «Приветствия в зависимости от ситуации могут быть как

сдержанными, так и очень эмоциональными. Друзья при виде друг друга могут кричать от радости. Взрослые люди в знак приветствия обмениваются рукопожатием. Молодые люди при встрече обнимаются, влюбленные объятиями не ограничиваются».

Межпланетный антрополог что видит, то и описывает, не понимая, что происходит вокруг. Мы, живущие на этой планете, способны объяснить, что происходит, поскольку понимаем друг друга.

Как только дело касается животных, для описания их вокабуляра в нашем лексиконе нет иных слов, кроме «урчания». Ничего совершеннее мы предложить не можем. Но почему же тогда, описывая встречу испанца и испанки, мы рассуждаем не об обмене воплями «ола!», а берем и переводим: «Они поздоровались»? Может, на описание речи слонов влияет то, как мы ее понимаем?

Мы не слоны. Нашим ушам и нашему алфавиту их язык не дается. Представьте, каково записать словами «Лунную сонату» Бетховена или студийный альбом джазового квартета под управлением Джона Колтрейна [26] «A Love Supreme»? [27] «Сперва та-ра-ра, та-ра-ра, та-ра-ра, та-ра-ра» – это про Бетховена. «Раздаются разнообразные визги, вопли и вой» – это про саксофон Колтрейна. Получается, что задача невыполнима. Как невозможно описать закат, тупо перечисляя распределенные по длинам волн составляющие цветового спектра. У нас отсутствует система условных обозначений для записи криков слонов, щебета птиц, лая собак и так далее. В случае же с человеческий речью мы просто пишем: «Hola по-испански значит „здравствуй“». У нас нет возможности транскрибировать слоновье урчание с помощью фонетических знаков и добавить перевод. К примеру, это значит: «Вот еда», а это: «Где ты?», вот это: «У меня течка, и я жду тебя», а вот это: «Спасите, я заблудился!». Мы не можем это урчание ни грамотно записать, ни точно перевести.

26

Американский джазовый саксофонист и композитор. Один из самых влиятельных джазовых музыкантов второй половины XX в., тенор- и сопрано-саксофонист, бенд-лидер.

27

«Всевышняя любовь» (англ.).

Единственное исключение – характерное урчание, которое исследователи называют «в путь!» – то есть название или ярлык одновременно становится и переводом. Однако суть вопроса, его корень, совсем в другом: действительно ли слоны в той или иной ситуации пользуются теми или иными звуками для выражения тех или иных вещей? Маркируя словами возможную речевую ситуацию – «призыв к контакту», «сдержанное приветствие», «песнь муста», – мы тем самым транспонируем ее на соответствующую речевую ситуацию в нашем дискурсе, где «призыву к контакту» соответствует «здравствуйте, как поживаете?». Это ведь не просто перевод. Когда слоны издают «приветственное урчание», что именно они говорят? «Здравствуйте» или, может быть, «прочь с дороги»? Что они имеют в виду?

Слова, слова, слова

У саванных слонов есть особый сигнал тревоги, который, очевидно, значит на их языке: «Пчелы!» От жужжащих в воздухе пчел они улепетывают, отчаянно крича и мотая головами. И такой же бег с мотанием на ходу головой начинается, если слону включить запись крика их соплеменников, удирающих от пчел. Пленка с криками людей никакого мотания головой не вызывает, то есть эта реакция у слонов исключительно на пчел – они пытаются увернуться от злобных тварей, норовящих забраться в нос и уши. Питомцы американских зоопарков, в жизни не сталкивавшиеся с дикими африканскими медоносными пчелами (а их не зря прозвали «пчелы-убийцы»), эти сигналы игнорируют. В Африке взрослые особи реагируют на сигнал непосредственно, а слонята и молодняк – опосредованно: наблюдают за реакцией старших и копируют ее.