За Хартию
Шрифт:
"Дело солдата - повиноваться приказу".
Оуэн никак не мог успокоиться, впервые услышав эти знаменитые слова.
– Наши солдаты дураки!
– негодовал он.
– Нам вдалбливают в головы, что английские солдаты - герои, что они постоянно выполняют свой долг. Чушь! Чепуха! Если Напьер - чартист, почему бы ему не двинуть свои войска на Вестминстер? А солдаты, выполняя его приказ, выполнили бы свой долг.
– Иногда они хуже чем дураки, - пробормотал Том.
– Когда
– Интересно, где теперь все наши?
– грустно откликнулся Оуэн.
Они растеряли всех своих друзей в тот день. Норрис убит, Шелл убит. Генри Фрост в тюрьме. Уильямс, Джон Фрост и другие скрывались, и за их головы назначено вознаграждение. А о докторе и Беньовском никто ничего не знал.
Мальчиков приютил в своем доме один знакомый пастух. Здесь они решили переждать до лучших времен. Оба еще надеялись, что вот-вот придут вести о новом восстании, о победе. Где бы это ни произошло, они поспешат туда, они не останутся в стороне.
Но вот как-то вечером раздался знакомый скрип колес и перестук легких копыт. Ребята подбежали к. двери... Да, с холма спускались Таппер и Буцефал и старая их тележка.
– О Боже, да ведь это мальчишки!..
Аптекарь бросил поводья, соскочил на землю и стал горячо жать мальчикам руки. Буцефал тянулся к ним мордой.
– Где вы пропадали? Есть что-нибудь новое?
– спрашивал Оуэн; он был уверен: если огонек где-нибудь еще тлеет, значит, Таппер спешит туда, чтобы раздуть его.
Маленький аптекарь криво усмехнулся.
– На первый твой вопрос отвечу так: в горах, в долинах, где угодно. А на второй скажу: новое всегда есть. Сейчас это новое загнали под землю, много и не увидишь...
– Но какие-то новости должны быть, - настаивал Оуэн.
– Сюда доходят только нелепые слухи. Это правда, что взяли мистера Фроста? А как другие?
Таппер снял шляпу и устало опустился на скамью.
– Да, они сцапали Фроста в конце концов. И приговорили его и еще нескольких человек к смерти.
– К смерти!
– повторили оба в ужасе.
– Очень возможно, - проговорил Таппер с горькой усмешкой, - что ее величество в неизреченной своей милости смягчит приговор. Тогда их на всю жизнь вышлют в Австралию.
– А что они сделают с мэром Ньюпорта?
– Оуэн требовал ответа.
– Ведь это он приказал солдатам стрелять. Кровопролитие на его совести.
– Мэру города Ньюпорта тоже воздали по заслугам. Его возвели в дворянство.
Оуэн сплюнул.
– Генри Фросту повезло, - продолжал Таппер.
– Его выпустили как несовершеннолетнего. Если бы только они знали, как
– А майор Беньовский?
Его они не поймали. Так же как и меня, - Аптекарь усмехнулся знакомой своей усмешкой.
– Мы старые лисицы, и мы еще выйдем из нор.
– А я думал, всему уже конец, - уныло откликнулся Том.
Таппер встал и весело похлопал его по плечу. В комнате уже стемнело. Лучи заката, бьющие через маленькое окно, освещали только голову маленького аптекаря. Он был сейчас немножко похож на пророка из книжки с картинками.
– Конец? Никогда!
– проговорил он серьезно.
– Никогда не будет конца борьбе - до тех пор, пока не станут свободными все люди на всей земле. Не думайте, что битва, в которой вам довелось участвовать, - это просто случай в вашей жизни. Нет, это одно из сражений великой войны - единственной войны, которую стоит вести: войны работающих против тех, кто украл весь мир. Может быть, мы не доживем до победы, может быть, победа придет через сотню лет. Может быть, завтра мы добьемся всего, а может быть, цель так же далека, как сто лет назад.
– А какая у вас цель?
– прошептал Оуэн. Таппер повернул голову; в его глазах отражался закат.
– Наша цель - вся земля, - ответил он просто.- Все страны мира и слава их. И все мы разделим поровну, чтобы жить в согласии.
– А что нам делать теперь?
– Жить и ждать, когда снова придет наш день. И проповедовать людям их людскую правду... Хотите, пойдем вместе. Я собираюсь на Север. Не знаю, как будем жить, но проживем как-нибудь.
– Я пойду, - сказал Оуэн.
– И я тоже.
Из-за дверей послышалось ржание Буцефала. Таппер выглянул на дорогу.
– Сюда скачет рота гусар, - сказал он.
– Думаю, нам не следует их дожидаться.
Горная дорога убегала на север, теряясь в зимних сумерках. По склонам скользили вечерние тени, догоняя последние отблески солнца, похожие на пятна крови на мостовых Ньюпорта.
Кони ее величества и гусары ее величества промчались по дороге мимо пастушьего домика, но даже и тени чартистов уже не было видно ни на одной из укромных тропок.
Черные горы, сумрачные и пустынные, приняли их. Приближался сумрачный и невеселый 1840 год, начинался сумрачный и невеселый век. Век забастовок, безработицы, голода и войн.
Медленно и трудно катилась в гору маленькая тележка. А впереди еще долгий подъем, еще горы и горы...