За кормой сто тысяч ли

Свет Яков Михайлович

Береза, сосна, ель, дуб, осина, липа… сколько древесных пород мы можем насчитать в лесах Подмосковья? Вероятно, не более тридцати, а между тем на Суматре известно свыше тысячи видов деревьев.

В римбе нет ни открытых лужаек, ни светлых прогалин. Солнечные лучи не могут пробиться через многоярусную зеленую броню, внизу у земли всегда царит зеленая мгла.

Зонтичные кроны верхнего яруса возносятся на высоту ста двадцати, ста сорока и даже ста пятидесяти метров, выше купола Исаакия, и гранитные исаакиевские колон-"ны кажутся хилыми жердями по сравнению с могучими, в шесть-восемь обхватов, стволами «высотных» деревьев римбы. Наши комнатные панданусы с изящными пильчатыми листьями достигают здесь высоты девятиэтажного дома, а фикусы (баньяны) в своей родной стихии — это деревья-рощи.

У каждого из них десятки и сотни стволов, которые растут не от корней, а, подобно живым сталактитам, устремляются вниз от ветвей.

Чтобы удержаться, чтобы выжить, чтобы еще выше поднять свою пышную крону, деревья римбы становятся на костыли и ходули воздушных корней, пускают от главного корня многометровые досковидные отростки.

Гиганты заслоняют небо деревьям второго, третьего, четвертого… двадцатого ярусов, которые с неуемной силой рвутся к свету. Жестокая, не на жизнь, а на смерть, борьба идет не только за солнце, но и за каждую пядь пространства. Кустарники и деревья-пигмеи стремятся вползти на плечи великанов римбы, они заполняют каждый дюйм свободной площади и свободного объема. Отовсюду тянутся гибкие щупальца лиан с острыми крючками на листьях и стебле; порой лианы тоньше нити, порой толще корабельного каната. Они оплетают ветви и стволы, взбираются на вершины, стелются по воздушным корням, жадно цепляясь за все, что попадается на пути. Некоторые из этих истинных анаконд растительного царства, например ротан, образуют жгуты, петли и спирали длиной до трехсот метров. Пробиться через лес, оплетенный ротаном, невозможно. Щупальца с острыми крючьями рвут в клочья одежду, впиваются в тело; их отсекают, рубят, кромсают, но на место отрубленного щупальца сразу же вытягиваются десятки Других.

Римба, несмотря на обилие растительных форм, утомительно однообразна. Здесь не видно цветов, затерянных в многоярусном зеленом шатре, здесь нет ярких красок. В римбе безраздельно господствует только один цвет — зеленый. В Эквадоре южноамериканский тропический лес — сельву — называют «изумрудной тоской», и действительно, ни в одной чаще умеренного пояса взор так не притупляется от зеленого однообразия.

У римбы есть свои пленники и свои рабы.

Бродячие племена Суматры — батаки, ала, гаджу, са-каи, которые во времена Чжэн Хэ не знали ни меди, ни бронзы, ни железа, не умели возделывать землю и кормились лишь охотой и сбором дикорастущих плодов, были ее пленниками. Люди лесного племени кубу, которые в буквальном смысле этого слова никогда не видели солнца и никогда не пользовались огнем, были ее рабами.

Дерзкий вызов римбе бросили, однако, малайские племена прибрежных областей; этим племенам удалось вырваться из зеленого плена.

В устьях широких суматранских рек, текущих на юг и на север со склонов Барасанского хребта, малайцы захватили у римбы важные плацдармы, и на этих освобожденных землях, которые прерывистой каймой тянулись вдоль всего побережья, они создали свои селения и города. Эти приустьевые города после падения Шривиджаи стали центрами небольших государств. Каждое такое государство, подобно лианам суматранской римбы, крепко цеплялось за прибрежную полосу и устьевой участок впадающей в море реки. Ни одно из них не расширяло своих границ во внутренние области — там полновластно царила римба, там обитали племена, которые не подчинялись ни султанам приморских городов, ни яванским царям. Один из первых португальцев, посетивших Суматру, Томе Пириш писал в 1514 году, что «сазу Ьойа 1а уз!а йе 8ота1ога еа депйшз е езЬозпат зат оЪесНепЬез е пеодие»— почти весь остров Суматра населен язычниками, и люди эти не подчинены никому.

Эти карликовые прибрежные царства жили транзитной торговлей; они лежали на великой морской дороге, на сквозном пути из Китая в Индию и страны Передней Азии, и умело пользовались своим выгодным географическим положением. Транзитная торговля была для них тем, чем для деревьев римбы является солнечный свет, и, подобно панданусам и баньянам тропического леса, они жадно тянулись к источнику наживы и в жестокой борьбе оспаривали друг у друга преимущественное право пользования этими источниками.

Сколько таких государств было на Суматре во времена Чжэн Хэ?

У

Ма Хуаня и Фэй Синя не все они перечислены, но два источника, один более ранний, другой более поздний, почти сходятся при подсчете карликовых приморских княжеств Суматры.

В «Нагаракретагаме», яванской поэме середины XIV века, о которой упоминалось выше, перечисляется двадцать четыре вассальных владения царства Маджапахит на Суматре. Пириш в 1514 году указывал, что на Суматре девятнадцать «королевств» и одиннадцать «земель», причем из девятнадцати независимых «королевств» шестнадцать он помещал на северных берегах острова.

Флотилии Чжэн Хэ, следуя вдоль северо-восточного участка суматранского берега с гаванями в устье реки Муси, входили в узкий пролив между Суматрой и островом Бангка; пролив этот китайские мореплаватели называли Цзямэньдашанем («Горы — узкие ворота»). Царство Шри-виджая-Саньфоци уже лет за сто до Чжэн Хэ стало называться у китайцев землей Цзюган, причем авторы XIV века подчеркивали, что страна эта утратила свое былое значение. Не только сильные соседи, но и сама природа нанесли Шривиджае сокрушительный удар.

Ма Хуань писал, что до бывшей столицы Саньфоци надо было добираться, сменив у берегов острова Пэнцзя (Бангка — остров, лежащий против устья реки Муси) большие корабли на малые суда. А между тем еще за двести-триста лет эта столица лежала у самого моря и боевые корабли Шривиджаи прямо от пристани выходили в пролив, отделяющий Суматру от острова Бангка.

Гавань, выброшенная на мель

В течение нескольких сот лет река Муси, этот суматранский Нил, за счет ила и наносов удлинила свою дельту на несколько десятков километров. Печальная судьба постигла многие города, лежащие в низовьях больших рек и в местностях, где береговая линия испытывает значительные колебания. Так, Равенна, в эпоху Римской империи большой и оживленный порт на берегах Адриатического моря, в средние века оказалась в положении рыбы, выброшенной на берег. Сучжоу, в танское время приморский город, «отодвинулся» в глубь страны, и только его выгодное положение в дельте Янцзы с ее озерами, протоками и каналами позволило ему сохранить значение крупного порта.

Географическая трагедия Шривиджаи косвенно содействовала рождению нового центра транзитной морской торговли — Малакки, и щедрым крестником этого новорожденного города был, как мы увидим, Чжэн Хэ.

Да, Цзюган — захолустная область, «переместившаяся» вверх по реке Муси, ничем уже не напоминала той страны Шривиджаи, о которой в восторженном тоне писали китайские и арабские путешественники VII–X веков.

Город стоял на воде. Не у воды, а именно на воде; Ма Хуань писал, что простой народ живет здесь на бамбуковых плотах, привязанных к деревьям и столбам, и плоты эти поднимаются на речных волнах в часы прилива и опускаются во время отлива. Картина эта вряд ли могла поразить воображение уроженца Китая. На великих китайских реках тысячи людей постоянно жили в легких джонках, и такие джонки усеивали и рукава реки Жемчужной, на которой стоит Гуанчжоу.

У пристаней было много небольших судов, а на берегу довольно многочисленные каменные строения, свидетели былой славы Шривиджаи.

Рынки здесь были куда беднее, чем на Яве, и местные купцы торговали главным образом бетелем, лаковым деревом и красными птичьими перьями. В окрестностях города вся земля была тщательно возделана и давала три урожая риса.

Пириш полагал, что всего в «королевстве Палимбан» (Палембанг) — так называл он область в низовьях Муси [31] , проживает около десяти тысяч человек, причем он подчеркивал, что мусульман в «Палимбане» было мало — признак, указывающий, что и сто лет спустя после экспедиций Чжэн Хэ область эта не находилась на бойких торговых путях.

31

Палембангом местные жители называли эту область уже в XIV веке, о лем свидетельствуют записки Ван Дю-юаня. Ма Хуань писал, нто страна Цзюган, в древности Саньфоци, называется иноплеменниками (то есть некитайцами) Болиньбан.