За лесными шеломами
Шрифт:
— Прозрели, и ладно. Лишь бы сидели тихо.
Долго ещё судачили люди об исцелении братьев и дивились безмерному милосердию божьему.
И лишь три человека знали истинную цену «чуду» — великий князь, его духовник отец Иван да палач из половцев Томзак, который острым ножом только надрезал Ростиславичам верхние веки.
Глава 21
Всё лето по северу Руси, вплоть до петровок, дожди лили как из ведра. С хлебов водой смыло почти весь цвет, и много ржи и пшеницы пошло в пустую метёлку. Травы полегли, и
Не дожидаясь, пока станет Волга, Всеволод Юрьевич отправил в Булгарию до полусотни насадов [47] с наказом закупить хлеба побольше, сколько поднимут суда.
Осень ознаменовалась двумя событиями.
Двадцать шестого октября, в день именин великого князя, родилась у него дочь Сбыслава, наречённая христианским именем Пелагея. Крестила девочку Ольга Юрьевна, княгиня галицкая.
А незадолго перед тем Всеволод отдал свою племянницу Пребрану за Владимира Святославича и отпустил княжича к отцу со многими дарами.
47
Насад — речное судно с высокими, насаженными из досок бортами.
Браком этим он надеялся ещё больше упрочить союз со Святославом. Но судьба распорядилась иначе и заставила двух великих князей сойтись не на весёлом пиру, а в буераках и лесистых логах реки Влены [48] .
Раздор начался из-за Рязани, и виною всему был Роман. Отпущенный Всеволодом, он целый год жил тихо-мирно и занимался лишь тем, что поднимал из пепла разорённые половцами порубежные городки.
Но однажды вечером во Владимир прискакал гонец с челобитной от братьев Романа. Всеволод только что вернулся из поездки в Суздаль и ещё не успел отдохнуть с дороги, когда Гюря привёл гонца.
48
Влена — приток реки Дубны, впадающей в Волгу.
Прочитав челобитную, великий князь нахмурился. В письме меньшие Глебовичи слёзно жаловались на старшего брата, который ни с того ни с сего отнял у них уделы и теперь гонит вон из Рязанской земли.
«Батюшкина кровь взыграла, — недобро подумал Всеволод о Романе. — Неймётся ему. Что ж, придётся проучить».
— От князя Святослава в Рязань никто не приезжал? — спросил он гонца.
— Как не приезжать, милостивец наш! — отвечал тот. — Роман Глебович, почитай, каждую седмицу с Киевом пересылается. Святослав-то и науськивает князя на братьев.
«Вот он, корень Романовской дерзости», — мелькнула у Всеволода мысль.
Отпустив гонца, великий князь беспокойно заходил из угла в угол. Дело оборачивалось совсем не так, как он предполагал. Стало быть, со стороны Романа это не просто наглая выходка, а хорошо продуманный шаг. Роман надеется на черниговские полки — ведь Святослав доводится ему тестем. Неужто будет война? Не приведи господь... Впрочем, Святослав вряд ли решится выступить против Залесья оружно, хоть он и не доволен, что Рязань вот-вот станет волостью Всеволода.
Прикинув все возможные способы избежать кровопролития, Всеволод Юрьевич попробовал
Палаты новогородского архиепископа Ильи помещались рядом с собором святой Софии, по левую сторону Волхова. Из покоев были видны проездные ворота детинца, которые выходили на реку.
Владыка то и дело подходил к окну: ещё со вчерашнего дня он ждал гонца от Святослава. Месяц назад начались тайные переговоры между новгородскими боярами и князем киевским.
Лжеслепец Мстислав Ростиславич помер вскоре после своего приезда, и место в Рюриковом Городище пока пустовало. По смерти Мстислава новгородцы не шибко-то и горевали: сказать по правде, князёк был бросовый. Однако именитые люди забеспокоились, как бы Всеволод Юрьевич не прислал в Новгород своего наместника. На совете у архиепископа было решено: пригласить на княжение Святославова сына Владимира. Умысел владыки был прост и надёжен: столкнуть лбами двух сильнейших князей. Тогда им будет не до Новгорода, и всё останется по-старому, а боярству не придётся опасаться за свою волю...
Гонец прибыл, когда владыка возвращался из собора от обедни. Илья провёл его к себе в горницу и нетерпеливо спросил:
— Ну, какие вести?
— Княжич Владимир с дружиной будет здесь к вечеру, святой отец. Он велел узнать, что порешило вече.
— Вече порешит то, на чём я поставлю, — сурово ответил архиепископ и приказал закладывать кошеву: по сану ему даже летом полагалось ездить только на полозьях. — Скажи княжичу, пускай идёт прямо в Городище. А я всё улажу...
Вскоре по деревянному мосту, перекинутому на Торговую сторону, простучал копытами поезд архиепископа. Рядом с Торгом лежал Ярославов двор с княжим теремом и храмом Николы-чудотворца. Когда-то, при сильных русских князьях, здесь было место главного судилища, а теперь собиралось горластое и неуёмное вече.
От вечевой площади тянулись дворы купцов, своих и иноземных — Готский, Немецкий, Псковский. Немецкий — подальше от греха! — опасливые германцы обнесли высокими стенами, и запирался он коваными воротами.
Волховское побережье, битком набитое торговыми складами и лавками, служило и главной пристанью, где всегда гомонил деловой и досужий народ.
При выходе из Ильменя Волхов отделял от себя рукав Волховец, а под самой Торговой стороной — другой рукав, Жилотуг. Между ними, на взлобке, в трёх верстах от города стояло село с теремом, конюшнями и прочими службами. Это и было Рюриково Городище.
Владыка задержался здесь недолго. По-хозяйски оглядев все комнаты и постройки, он распорядился навести везде чистоту, и челядинцы-монахи сразу принялись за дело.
— Чтоб ни пылинки, ни соринки, — наказал он. — Да баню истопить на славу. Питие и прочие припасы доставить из моих погребов в обилии.
И святитель укатил в город.
Через полчаса затрезвонил вечевой колокол, созывая на Ярославов двор людей всех сословий — и нарочитых, и чёрных.
Посадник Мирошка Нездилич явился на площадь разгневанный. Да и было ему от чего осерчать: он даже не знал, зачем без его ведома собралось вече и что задумали на сей раз его недруги. А когда узнал, было уже поздно.