За любовь не судят
Шрифт:
Боль утихала и возвращалась снова. Вдруг глаза ослепила яркая вспышка, и тут же раздался невероятный грохот. А затем опять наступила тишина. Белошапка с трудом поднял тяжелые веки.
«Я — жив... Вот окно... вижу небо и солнце...» Остап снова закрыл глаза, вздохнул. Откуда-то, словно из другой комнаты, донесся голос:
— Остап, родной
Собравшись с силами, он чуть-чуть повернул голову и увидел знакомое лицо. Но кто это? Наконец он все-таки вспомнил.
— Зоя?.. Ты?..
— Я, мой милый! Я...
Глаза Зои наполнились слезами.
— Ты плачешь?
— Нет, не плачу.
— А где Лисяк? Что с ним?
— Здесь я, здесь... — отозвался тот.
Остап, превозмогая слабость, всмотрелся, и из тумана выплыли очертания второй кровати.
— Разве взрыва не было?
— «Телята» не взорвались. Только капсюль...— сказал Лисяк. — А патрон был пустой, болванка. Помнишь, я два патрона принес...
«Что это он такое говорит?» — никак не мог сообразить Остап.
— Не знал я, что ты такой...
— Какой?
— Ну, такой... Не могу я объяснить, да не в этом дело... — замялся Лисяк.
Остап хотел приподняться, но острая боль снова прижала его к кровати.
— Почему так болит голова? И нога как не моя...
— Не волнуйся и попробуй заснуть, Остап. Тебе нельзя двигаться. У тебя сотрясение мозга и повреждена нога, — сказала Зоя.
«Я просто разбился, — подумал Остап, — прыгнул неудачно».
— Ты давно здесь? — спросил он Зою.
— Не говори об этом. Лежи спокойно, любимый...
Но ее тут же выдал Лисяк:
— С первого дня. Только когда оперировали — не было. Потом же все время с тобой. А я уже ходить могу. Сказали — выпишут через два дня.
— Помолчал бы, Лисяк.— Зоя положила на лоб Остапу свою горячую руку, и в тот же миг словно теплые волны подхватили Остапа и понесли куда-то в темноту. Он закрыл глаза.
Дверь распахнулась, и на пороге появился в белом халате Григоренко.
— Тсс, — приложила Зоя палец к губам и на цыпочках пошла ему навстречу. — Прошу, разговаривайте тихо. Он задремал.
— Ну как? Пришел в сознание? — шепотом спросил Сергей Сергеевич.
— Да.
— Про меня спрашивал, — поднял голову Лисяк.— Понять невозможно — правда? Разве мог я подумать, что ради меня кто-нибудь пойдет на такое?! Что вы на это скажете, начальник?
Григоренко пожал плечами:
— Думаю, что Остап поступил правильно.
— А мне кажется — нет, — возразил Лисяк. — Вы ведь ничего не знаете, директор. Когда он поправится, я при нем все вам расскажу.
— Хорошо. А пока — поправляйтесь. Набирайтесь сил. Вам
— Да. Теперь я многое понял...
В это время в открытом окне появилась черная стриженая голова Сабита.
— Ты как сюда забрался? — замахала на него руками Зоя. — Это же второй этаж!
— Тихо! Только мало-мало посмотрю на Остапа. Меня снизу двое держат. Я на плечах у Вано стою... Как он тут? — кивнул Сабит в сторону Остапа.
— Спит... Не шуми!..
— Ай-ай-ай! И туримтай тут!.. Плохой человек! Плохой!.. Такого парня мало-мало не угробил!
— Ассал ам алейкум, Сабит! Ругай меня, ругай! Виноват... — усмехнулся смущенно Лисяк. — Ругай меня... Заслужил!
— Шакал ты! Шакал!
— Тише. Сабит! Не ругайся! Тут же больница! — зашептала Зоя.
Сабит еще раз посмотрел на Остапа, покачал головой и, как привидение, исчез за окном.
Зоя и Григоренко вышли из больницы и сели на лавочке в скверике.
— Ушла я от Комашко, Сергей Сергеевич. Навсегда ушла. — Сказав это, Зоя почувствовала, будто сбросила с себя тяжелые цепи, которые сковывали ее.
— Бросили Комашко?.. Ничего не понимаю... Почему?
Зоя помолчала, словно мысленно охватывая все, что с нею произошло. Потом коротко сказала:
— Потому, что я люблю Остапа...
— Вот как! — в голосе Григоренко непроизвольно прозвучала ирония.
— Вы не так меня поняли, Сергей Сергеевич,— вспыхнула Зоя. — Я люблю его и сейчас, и раньше любила. Еще до того, как он попал в тюрьму... из-за меня...
— Из-за вас?!
— Да... Он тоже любил меня. Очень... Он спас меня от тюрьмы!
— Почему же... — Григоренко хотел спросить, почему она не дождалась Остапа и что означает «спас от тюрьмы!», но спохватился.
Зоя поняла это и не обиделась.
— Я была так подавлена... Меня обманули... сказали, будто бы Остап давно освободился и нашел себе другую... В трагической ошибке, которая принесла и мне и Остапу столько боли, я виню прежде всего себя...
Григоренко молчал. Лишь несколько раз вздохнул, видимо вспомнив что-то свое, сокровенное.
— Понимаю вас... И сочувствую.
— Спасибо... — прошептала Зоя и перевела разговор на другое: — Только что приходила моя свекровь. Ее в больницу не пустили, так она передала мне вот это письмо. Прочитайте.
— Зачем же я буду читать чужие письма?
— Нет, прочитайте... Увидите сами — у меня с ним все кончено... Навсегда.
«Зоя, как ты могла так поступить — уйти от живого мужа к другому!.. В полном ли ты уме? Пока не поздно — опомнись! Возвращайся домой. Арнольд все простит. Он добрый... Возвращайся, мы ждем тебя, Зоенька».