За мертвыми душами
Шрифт:
— вспомнились слова песенки.
Я обогнул дом и увидал свою бричку, приближавшуюся к нему. Петр и Ванька стояли у подъезда и ждали меня; в руках у Петра виднелся большой сверток. Мирон подъехал к нам. Лицо его было красно и измято, он с недовольным видом чуть приподнял шапчонку и поздоровался.
— Это на дорогу вам! — сказал Петр, показывая сверток. — Тут что от обеда осталось, я вам сложил. А это опохмелиться! — он сунул под козла между кипами книг бутылку.
—
— Нельзя этого! — деловито возразил Петр. — Все поначалу так-то говорят; а без запасу нельзя! — Он скрестил руки и отступил назад.
— Понятное дело, понадобится! — поддержал Мирон. — Все время пьяные ездим, так как же без похмелья возможно?
Ванька уложил купленные мною у Чижикова книги, я простился и дал всем на чай.
— Павлу Павловичу скажите, — обратился я уже из брички к Петру, — что никак не мог больше оставаться… случай такой вышел!..
— Как же, передам. Всего вам доброго!
Бричка тронулась. На перекрестке у заставы Соловья-разбойника Мирон натянул вожжи.
— Ну, куды ж теперь? — сердито спросил он.
— На станцию! — буркнул я. — Да живей, к поезду поспеть надо!
Суровый тон мой произвел на Мирона некоторое впечатление. Он повернул коньков налево, и они запылили по хорошо накатанной дороге.
Я взглянул на высившуюся позади громаду-дом, и мне сделалось легче: свежий воздух и полная воля действовали благотворно.
Мирон покряхтывал, косился на меня, затем не выдержал.
— Ты чего же это от Чижикова сорвался? Иль тебя в шею гнал кто?
— Нужно, значит, — сухо ответил я.
Мирон поглядел на меня.
— Люди по неделе здесь гостят, едят, пьют, а ты, э-э-эх!! Харч вольный, водка тоже… благодать! Жил бы себе, да жил!
— Ну, довольно! — вскинулся я на него. — Не мели зря!
Мирон обиделся и умолк. Мне сделалось смешно: ведь оба мы с ним злились по одной и той же причине: «катькина яма» — вспомнилось мне!
Я стал глядеть вдаль, и мысль унеслась туда, в лес, в ночь, в освещенный дом с башней… теперь и он угас навсегда!
С час мы ехали, не обменявшись ни словом. Мирон начал кряхтеть и схватываться за живот.
— Что тебя корежит? — спросил наконец я, заметив его проделки.
— Жгет! — ответил он изнеможденным голосом. — Замучило вчистую!..
— Что такое замучило?
— Да я ж не опохмелился еще, а тебе ехать приспичило! — совсем как здоровый воскликнул Мирон. — Вот и жгет… душа вымоталась! Дай Христа ради из бутылочки из твоей хлебнуть… хочь глоточек, — голос и вид у него опять сделались самыми жалобными.
Я достал бутылку, сунутую Петром, развернул
— На! — сказал я, протягивая бутылку. — Но сейчас дам только один глоток — остальное получишь, если вовремя доставишь на станцию!
— Доставлю! — обрадованно и совсем выздоровев ответил Мирон. — Это аминь, мое слово камень!
Он запрокинул бутылку себе в рот: коньяк забулькал, и хоть я и поспешил отнять посудину, но он успел проглотить добрую половину.
— Важная водка! — произнес он, вытирая усы и бороденку. — Не иначе как графья на свадьбах ее пьют! Нуте-ка вы, беспардонные! — он принялся за коньков; лицо его оживилось, язык замолол без умолку.
Дорога бежала все лесом; приблизительно еще через час перед нами за поворотом, точно из-под земли, выросло низенькое, маленькое здание станции. Она казалась спящей.
— Вот и поспели! — воскликнул Мирон, очень беспокоившийся под конец пути и все погонявший своих беляков: боязнь лишиться графского напитка заполонила все существо его. — И поезда еще не слыхать!
Бричка загремела по вымощенному камнями дворику и остановилась. Я отправился покупать билет, а Мирон со сторожем принялись таскать на перрон мои вещи и книги. Мирона, оказалось, так разобрало, что он едва держался на ногах.
— Ну, уж мне на чай с тебя получать!! — заявил он, чуть не свалясь мне под ноги вместе со связкой книг. — Этого, брат, так спустить нельзя, — споил ты меня! Неделю я с тобой езжу и всю неделю пьян! Вот ведь история, братцы мои, какая? — добавил он, сев на мои книги и неизвестно к кому обращаясь.
Вдали показался дымок. Из дверей станции медленно вышло начальство: заспанный дежурный в красной фуражке и пожилой жандармский унтер-офицер.
— Ладно, ладно, тащи скорее остальное! — приказал я; Мирон встал, заспешил, заплетаясь ногами, и сейчас же возвратился: сторож уже нес последнюю пачку.
— С тобой ездить беда-а!! с тобой запьешь!! — возгласил Мирон, вернувшись ко мне. — Ишь, книжищев-то, братцы мои, сколько набрал: горе! — Он ударил себя об полы руками и закачал головой.
Я расплатился, и трехрублевка на чай заставила моего возницу сорвать с себя шапчонку и отвесить мне поясной поклон.
— Вот это спасибо, господин! — сказал он. — Еще приезжайте к нам. Всю губернию изъездим!..
Мимо нас, пыхтя, прошел паровоз, за ним замелькали и остановились вагоны. Спустя минуту я уже сидел в совершенно пустом купе; мои книги загромоздили все сетки.
— С досвиданьицем, господин! — крикнул с перрона голос Мирона. — Ворочайтесь поскореича!