За мертвыми душами
Шрифт:
Иван Павлович водворился на прежнее место и принялся жевать хлеб и пить кофе.
— А библиотека Глинки у вас сохранилась? — спросил я хозяйку.
— Библиотека? — удивилась та и повернулась к мужу, — Ваничка, где у нас библиотека?
Тот вынул из чашки свой нос и задумался.
— Была в курятнике… — несколько погодя, ответил он.
— В старом?
— Нет…
Должно быть, глаза у меня вылезли на лоб от их мирной беседы; хозяйка приметила мое изумление и поспешила пояснить обстоятельство дела: — Это, видите ли, угловая комната у нас в доме, — сказала она, — библиотечная стала
— Если эти книги не составляют для вас семейных реликвий… — осторожно стал я подходить к цели моей поездки, — то, может быть, вы не откажете часть их продать мне?
— Он великий любитель книг, — вступился Ченников. — У него замечательная библиотека!
— Да… но какие же книги у нас? — все хлам, старье: ни модных романов, ничего порядочного…
— Чем старше, тем лучше!.. — ответил я.
— Но я боюсь, что мосье испачкается: там пыль, паутина!..
— Это не страшно!.. Разрешите встать и пройти взглянуть?
Хозяйка с любезной улыбкой наклонила голову, и затылок ее показал мне фигу из жидких волос.
— Пожалуйста! Ваничка, проводи…
Ченников остался любезничать с хозяйкой, а я вслед за Иваном Павловичем пересек зал и вышел в широкий коридор.
Слева и справа вели куда-то высокие двери. Коридор заполняли всяких размеров кадушки, пустые и с огурцами; между ними торчали бутылки, валялись пузырьки и даже два задних колеса от телеги. Казалось, что я шел по какому-то «развалу», куда ветошники вынесли для торга всякую заваль и никудышину.
Мой вожатый отворил последнюю дверь справа, и мы очутились в полу сумерках. Свет золотыми полосками проникал в щели между досками двух больших, заколоченных окон.
Иван Павлович подошел к ближайшему и ударом ноги отшиб одну тесину, затем другую, и в комнате стало светло. Справа и слева от входа, наклонившись вперед, темнели два хромоногих, больших комода. Ящики из них были полувыдвинуты и виднелось содержимое — книги и тетради. Поперек комнаты, лестницей, были устроены нашесты для кур, занимавшие всю заднюю половину. Под нашестами аршина на полтора в вышину грудился куриный помет, спекшийся от времени в твердую кору.
— Только и всего у вас книг? — осведомился я, указывая на комоды.
Иван Павлович глубокомысленно придержал себя двумя пальцами за самый кончик бородки.
— А тут-то? — ответил он, показывая глазами на кучу навоза.
— И там книги? — вскрикнул я.
— Ну да. Навозу на них совсем чуть-чуть, разве на четверть. Куры ведь только зимой здесь у нас сидят!
Я забрался под нашест и увидал, что спутник мой был прав. Навоз был совершенно сухой и легко снимался целыми пластами. Я скинул пиджак и долго не мог найти место, куда бы возможно было приткнуть его без риска превращения его в шкуру пятнистого ягуара; стены были в паутине; комоды покрывала, по крайней мере, на палец толщиною, пыль. Я повесил, наконец, пиджак на ручке двери и приставил калеку-стул к левому комоду.
— Нельзя ли щетку или метелку у вас попросить? — обратился я к Ивану Павловичу.
— Зачем?
— Местечко на полу для книг надо очистить — класть их из комодов некуда.
—
— Грязен он очень!
— Какая же это грязь? это пыль… мягко, что им там сделается? Книга пыль любит. Валите к стене и ладно!
Я обтряхнул носовым платком стул, отчего золотистое облако наполнило на несколько минут комнату, затем уселся и с волнением приступил к разборке.
Иван Павлович молча сопел позади меня:
— А я уж уйду?.. — проговорил наконец он. — Если понадоблюсь, покричите!
Я остался один.
Поймете ли вы, читатель, то, что испытывал я в те минуты? Курятника не стало, дом омолодел, зазвенели давно умолкнувшие голоса. В шелесте листов альбомов и писем слышался шелест платьев, чувствовался их аромат, незримые тени плыли мимо…
Но надо было торопиться! Я бережно, на платок, отложил особою кипою письма и рукописи и принялся за просмотр книг. К прискорбию моему, почти все они оказались разрозненными, а главное, испорченными: целые десятки листов были вырваны из них чьими-то злодейскими руками.
Покончив с комодами, я перебрался к груде и принялся отдирать навозные слои.
Впервые здесь я убедился, какой благодетель куриный помет для русских книг и как великолепно они сохраняются под ним! Портятся только самые верхние облицовочные книги и то лишь в том случае, если они без переплетов. Зато ни одна каналья не полезет под нашест, чтобы вытащить «на цыгарки» загаженную книгу, и всегда предпочтет запустить лапу в шкаф или ухватить что ни попало и выдрать наискось столько страниц, сколько захватят корявые пальцы. Книги главным образом были Екатерининского времени, но попадались и издания времен Анны Иоанновны и Елизаветы. Пару книг я выудил Петровской эпохи, а затем несколько масонских, изданных в царствование Александра I.
Раза два ко мне наведывался и что-то говорил Ченников, безмолвно сопел за моей спиной хозяин, звали меня завтракать, но было не до того: как можно говорить о завтраках, когда у тебя в руках «Описание о Японе», увидавшее свет в 1734 году [5] ? С пола я встал только тогда, когда перебрал все книги до последней. Отдельно я отложил порядочную кучку книг, рукописей и альбомов.
Выйти в гостиную в виде зебры было немыслимо. Я воззвал в коридоре к Ивану Павловичу и, когда он появился, показал ему чумазые руки и такие же невыразимые, и он повел меня мыться и чиститься.
5
«Описание о Японе…» — См.: Книгохранилище С. Р. Минцлова. Спб., 1913. № 1839. Книга вышла двумя изданиями — в 1734 и 1768 гг.
Та же босоногая девка принесла мне глиняный таз с водой, усердно, как конюх лошадь, со всех сторон поскребла меня стертой донельзя щеткой, и мы направились в гостиную.
И Ченников и хозяйка, видимо, изнемогали от зверской обязанности два часа беспрерывно занимать и приятно улыбаться друг другу.
Увидев меня, оба просияли.
— Ну, что, увенчались ваши труды успехом, нашли что-нибудь интересное? — обратилась ко мне хозяйка.
— О да! — ответил я. — И даже очень много!