За(на) ложница криминального авторитета

Жиглата Кристина

Я остаюсь одна, и несколько минут просто сижу, потупив взгляд. Здесь так много его запаха…так много его…А в груди жмёт, болит…Почему?

Я не могла влюбиться в такого подонка! Я не должна….

Но теперь, нельзя сомневаться!

Назад дороги нет!

Если сейчас я дам слабинку, сдам назад, он вновь меня обманет, а я больше никогда не буду иметь такого удачного случая.

Поэтому, мысленно вспоминаю всё плохое, все обиды, боль. Руковожусь этим, набираюсь сил и вновь приобретаю душевное равновесие, возвращаясь к обдуманному плану.

Получится у меня или нет — я не знала.

Но в моём случае, если не пойти в «ва-банк», проиграешь без исключения!

Я подрываюсь на ноги, срываю с подушки Асада наволочку и без оглядок несусь прямо в кабинет мужчины. Мне нужна была подстраховка…что-то такое, что могло в случае неудачи, помочь мне добиться свободы другим способом. И я надеялась найти это в сейфе.

Ввожу необходимый код, открываю массивную дверцу и вижу десять пачек стодолларовых купюр, какие-то бумаги и папки. На мгновение мешаюсь, а после сгребаю всё содержимое сейфа в наволочку.

Моя компенсация!

Если Асад специально пользовался моими услугами после смерти отца, это значит, я не обязана была отрабатывать долг. И эта сумма, будет достойной компенсацией моим страданиям. Поэтому, я взяла деньги без сомнения…

Вот мой «ва-банк»! Поскольку я знала, что Асад так просто не оставит меня в покое. Не позволит вернуться домой, к сестре, на работу! Попытается вернуть! Что значит, мне, нужно будет выжидать, пока он забудет, а для этого необходимы средства…

У меня уходит минута на сейф и двадцать секунд на то, чтобы оставить записку…о том, что наболело!

Именно то, что мне хотелось прокричать ему в лицо всё это время…

И я прекрасно понимала, что он убьет меня за эти слова, если вдруг, мой план прогорит.

Я возвращаюсь в свою спальню и замечаю на комоде таблетку противозачаточных, понимаю, что вчера не выпила, но не обращаю на неё особого внимания. Слишком волнительный момент.

Временно прячу деньги под кровать, а когда мне приносят одежду с плащом, и я полностью снаряжаюсь, беру заготовленный мешочек в руки, пряча между грубыми складками огромного балахона. Моя ноша была не особо большой, её не было видно, и к тому же, я могла перебирать мешочек в руках под плащом, размещая в нужном ракурсе, чтобы не вызвать подозрения.

Я спустилась вниз в сопровождении Ольги, а дальше меня провели двое мужчин к машине и помогли взобраться на заднее сидение. Асад сел за руль. Почему-то решил вести меня лично сам.

Никому не доверял?

Или сидеть в одной машите с другим мужчиной, для меня тоже запрет?

Хотя, эта его прихоть, была мне на руку!

Мы двинулись в путь, в сопровождении четырёх внедорожников тесно набитых охранниками.

Меня не удивляло то, что Асад знал, где именно похоронен мой папа, поскольку не спрашивал, а уверенно ехал в нужном направлении.

В городе мы были через час. Три машины сразу отделились и заблокировали противоположные входы вокруг ограждённого кладбища. А мы подъехали к восточным воротам.

По сути, из кладбища не было выхода, кроме четырёх имеющихся. Ограждение было высоким, и перелазить по нему на противоположную сторону было рискованно провалом. Но, у меня был другой вариант…

На этом же кладбище,

была похоронена моя мама, дедушка, тётя и отец не раз брал нас с собой наведать родных. Ещё с самого детства. Пока папа один на один разговаривал с мамой, Я и Роксана — глупые девчонки, изучали устрашающую местность, облазив каждый сантиметр. Я знаю это кладбище до единого камушка, а так же мне хорошо известно о прорёхи в ограждении, через которую местная шпана лазила за острыми впечатлениями.

Асад не позволяет мне сразу выходить из машины. Мы ждём минут двадцать, пока его парни прочесывают всё вокруг, чтобы убедится в отсутствии посторонних лиц и опасности.

А потом, когда нам дают добро, мы покидаем машину вместе. Асад несёт букет и следует за мной к необходимому месту, туда, где был участок для моей семьи, а я прячу свою ношу перед собой и радуюсь, что у меня есть возможность идти без его помощи, поскольку тропа узкая.

Он проводит меня до нужной могилки, оставляет букет в указанном мною месте, и замирает в стороне, наблюдая за тем, как я плачу, целую крест, приветствую отца. Мне больно смотреть на ещё свежую землю, новые венки, пачку его любимых сигарет…И мне бы очень хотелось побыть здесь дольше, чтобы поговорить с папой, но я понимала что Асад не позволит мне этого, поэтому сразу приступила к задуманному…

— Позволь мне остаться с ним на едине, поговорить, хоть пять минут, — прошу всхлипнув. — Для меня это очень важно, — добавляю, когда вижу, что Асад не спешит исполнять мою просьбу.

— У тебя минута…пока я скурю сигарету! — соглашается он, извлекая из кармана пачку сигарет, и отходит в сторону….

Глава 21

Асад

Я втягивал сигаретный дым слишком быстро. Хотел дать Милене больше времени побыть с отцом, но не мог. Не мог делить её, даже с ним…. Ту, толику памяти, мыслей, слёз… всё хотел себе! До капли…

Стоял в стороне, сжимал руки в кулаки и мысленно считал до десяти, лишь бы удержаться. Иногда, бросал на неё быстрые, короткие взгляды, чтобы просто увидеть маленький силуэт в плаще поодаль, убедится, что рядом.

Не знаю, сколько я дал ей времени, но точно не больше трёх минут, за которые скурил две сигареты, а потом послал всё нахер и двинулся к ней.

Я не мог понять, чем она меня так захватила…

Впервые увидел её фото, когда получил на старого Ерофеева отчет. Красивая улыбающаяся девчонка, на лавочке в парке с подругами, простая, но её взгляд затронул моё сердце.

Захотел себе и…получил.

А дальше, просто запорол всё!

Упрямая, дерзкая и соблазнительная…она не поступалась моему натиску, как все, была на своей волне и терпела, всё то, что взрывалось во мне. Меня злила её дикость, отстранённость и сопротивление, но одновременно всё это — вызывало уважение. Она другая…для меня, и я хотел её себе навсегда!

Конечно, я замечал в её глазах боль, ложь и страх, когда она делала вид, что всё хорошо. Я чувствовал весь её блеф, притворство, но всё равно упитывался этими моментами, поскольку уже они, были для меня словно лечебный бальзам моей исковерканной душе.