За первого встречного?
Шрифт:
Это вода, жестокая и своевольная стихия, загнанная в тесноту ванны, да еще укрощенная душистой пеной, растерялась и не знала, куда девать привычную мощь, и поэтому безрассудно выплеснула на них всю свою дикую энергию. И облака заметались, и радуги зазмеились спиралями, и звезды закричали восторгом торжества неземного света. И все пропало. Не было ничего, кроме таинственного шепота звезд, невидимых в этом перламутровом пространстве, и пульсирующего ликования каждой клеточки тела, жадно просившей: «Еще, еще, еще!» И можно было на мгновение утонуть и, не разнимая губ, дышать друг другом,
— Леон, Леон! — Катрин встряхнула головой и шумно перевела дыхание. — Это фантастика, это невероятно! У меня до сих пор ощущение, что мы с тобой — какой-то пещерный зверь, который рычит от радости, впервые увидев свет. — Катрин прижалась к груди Леона и, как этот зверь, сказала:
— Уурурурр, я вижу свет!
Ты тоже видела свет? — сияли глаза Леона, а сам он деловито спросил:
— Ты сумеешь перевязать зверю лапу? — и вытащил из пены левую руку с потемневшим бинтом.
Глава 61,
в которой Леон сидел на краю ванны
— Страсть-то какая! — Леон уже в халате сидел на краю ванны и с отвращением смотрел на свои отекшие помертвелые пальцы, которые Катрин постепенно освобождала от бинта: безымянный и средний украшали стежки швов.
— Это я виновата. — Его королева осторожно разматывала повязку. — Не надо мне было лезть к тебе в ванну. Помочь помыться и сразу уложить в постель. А теперь мы всю ладонь раскровили… Больно? — Она сочувственно заглянула мужу в глаза. — Я боюсь до конца отдирать бинт.
— А зверь? Он бы так без света и сидел в своей пещере. — Леон поморщился и потерся щекой о плечо Катрин. — Тебе не очень противно?
— Чем бы ее продезинфицировать? Мадам Белиньи вместе с бинтами принесла спирт, но я боюсь, что спиртом мы сожжем кожу.
Леона смешил озабоченно-сосредоточенный вид Катрин: она сложила ладони лодочкой и держала в них его отекшую кисть как совершенно отдельное, не относящееся к Леону живое существо, и слегка покачивала, словно баюкая.
— Больно? — опять спросила она.
— Не особенно. — На самом деле руку уже дергало и драло, и очень хотелось от нее избавиться. Как меня угораздило, с досадой подумал Леон и старательно улыбнулся. — Я знаю старый рыцарский способ: холод и вино! Пошли, на столе есть ведерко со льдом. — Может, и правда полегчает, подумал Леон, это же невозможно — и в локоть, и в плечо…
Ароматная прохлада винной ванны и игривое прикосновение кубиков льда сразу пришлись руке по вкусу. Леон самостоятельно освободил кисть от повязки, старясь не смотреть на рану, и бросил темный марлевый комок на тарелку.
— Лучше? — спросила Катрин.
— Да… Знаешь, когда Клео извлекли из катакомб, я испугался: у нее на голове была грязная тряпка, вот такая же, — Леон показал на скомканный бинт, — а это были ее волосы…
— Леон, пожалуйста, не надо вспоминать. Все в прошлом. — Катрин обняла мужа за плечи. Он сидел на стуле, и поэтому был сейчас одного с ней роста. — Клео рядом, рука заживет.
— Считаешь, до ее свадьбы заживет?
Леон прижался головой к Катрин. Сквозь тонкую рубашку она чувствовала его влажные волосы и, не удержавшись, поцеловала завитки на
— А может, не откладывать свадьбу? — задумчиво произнес Леон. — Отличный парень. Как ты полагаешь, Катрин, он уже пришел к ней?
— Куда?
— В спальню, куда же еще. Они ведь недаром оба отказались от ужина. — Глаза Леона лукаво заблестели.
— Ой, брось, пожалуйста. Парень и так ни жив ни мертв. Вытащил девушку из воды, влюбился. Причем взаимно! А тут еще ты, царь зверей, с твоим размахом, темпераментом и замком. А он бедный…
— Катрин, у Ланселота не было даже коня, но это не мешало ему оставаться рыцарем! А Поль вовсе не бедный!
— Конечно, скуки ради бросил учебу и нанялся секретарем к Вонахью.
— При чем здесь деньги! Парень талантлив, а талантливый человек уже не бедный! Чего ты смеешься?
— С чего ты взял, что он талантливый? — фыркнула Катрин. — Ты его видел полдня!
— Талантливый. Он спас Клео. Это талантливый поступок. Человек без таланта не способен на такое.
— По-моему, ты преувеличиваешь. Парень болезненно застенчив, и меня это, честно говоря, настораживает.
— А я бы не краснел на его месте?
— При чем здесь ты? У тебя и замок, и имя, и средства! А у Поля ничего нет! Как ты можешь сравнивать его с собой?
— Могу, Катрин, могу. Понимаешь, мне повезло, что я родился не только с талантом, но и с замком, и с состоянием в придачу. Я сразу мог заниматься тем, чем хотел. А мог бы и вообще ничем не заниматься. Акций и ценных бумаг, уж поверь, мне хватило бы и на Монте-Карло, и на ипподром, и на что угодно, и еще осталось бы… Нет, правда, Катрин, я не хвалюсь, но я не могу, понимаешь, не могу без своих книг и тряпок. Конечно, вроде бы не пристало благородному человеку сменить шпагу на иголку, заниматься ремеслом… Ладно, королева. Вот, представь, родился бы я без этого всего, и кем бы я сейчас был? В лучшем случае работал бы на какой-нибудь дом мод, и то при условии, что сумел бы пройти по головам конкурентов, и эпатировал бы публику всякой чушью, как Вонахью, лишь бы привлечь к себе внимание. Впрочем, вряд ли, — Леон вздохнул, — гордость бы не позволила. Вот, это в лучшем. А в худшем… Краснел бы, как Паоло, понимая свой талант, а стало быть, и свое превосходство, и беспомощность оттого, что ни выхода этому таланту, ни выхода превосходству дать не могу, потому что тогда тут же окажусь на обочине и без куска хлеба, а вынужден угождать и скрывать свой талант ради того, чтобы какой-то там прохвост Вонахью не выгнал меня со двора и не взял другого, пусть менее талантливого, но более сговорчивого.
— Как там рука, философ? — Катрин терпеливо улыбалась.
— Нормально. — Леон махнул здоровой рукой. — И с сеньором Паоло все будет нормально, как только он почувствует, что не нужно стесняться таланта, не нужно ломать себя, притворяясь банальным человеком. Да что я тебе объясняю! Ты ведь сама уже поняла: как только ты перестала стесняться того, что ты королева, все стало совсем по-другому! А, Ваше величество? Хорошо жить в замке? — заговорщицки шепнул ей на ухо Леон, невольно, а может быть, и нарочно прикоснувшись к мочке. — Хорошо?