За пригоршню астрала
Шрифт:
К сожалению, в отведенном ей шкафчике и на полках холодильника было хоть шаром покати. Чтобы не растратить настроение, она даже не стала ни туда, ни туда заглядывать. Просто высыпала в кофейник остатки радующего ноздри пороха из кофемолки — на две чашки должно хватить, залила кипяченой водой из чайника и поставила на газ. Загадала: если включит радио и услышит мужской голос, все будет хорошо. Женский — и рыпаться не стоит. Но из радио заструилась музыка композитора, кажется, Доги к фильму «Мой ласковый и нежный зверь». Вальс без слов.
Конечно,
Света чуть не прозевала момент, когда золотисто-коричневая пена, зашипев, попытается дать деру. Поставила на поднос две позвякивающие серебряными ложками чашки, банку с засахарившимся медом вместо сахара и, гордая собой, отправилась обратно.
Толкнула дверь шлепанцем. Закрыла тоже ногой и только после этого водрузила поднос на стол — коммунальная, черт ее забери, привычка. А он продолжал себе дрыхнуть, сладко посапывая. Он, увлекший ее вчера кавалер, лежал на правом боку, натянув одеяло до самого подбородка. И ей вдруг захотелось выщипнуть из сухого букета на столе соломинку и пощекотать кавалеру ухо.
Что она тут же и проделала с усердием.
Кавалер рывком оторвал голову от подушки, затряс головой, как выбравшийся из лужи доберман, и, разглядев Свету, улыбнулся. Несмотря на волевой, чуточку оплывший подбородок, улыбка вышла милая. Значится, и у хлопца хорошее настроение. Значится, консенсунс удался.
— А у тебя шея лебединая, — вдруг выдал он потрясающий комплимент.
— И змеиный язык. Кофе хочешь? — спросила она и почувствовала, что и на ее лицо сама собой наплывает улыбка. Именно та обворожительная улыбка, от которой все мужики балдеют. Честное слово — не нарочно.
— Кофе? В постель? — со сна голос у него получился хриплый. На правой щеке краснел отпечаток рубца от подушки.
— Если поклянешься не пролить на подушку, — это она сказала, чтобы он не слишком задавался. А то мордаха у него стала, как у сытого хитрого тюленя.
— Не будем рисковать, — покладисто согласился кавалер, поворочался под разноцветными ромбиками лоскутного одеяла с аппликационным лебедем сверху и выкарабкался из кровати уже в трусах. Лет ему было под тридцать, и он явно следил за телом при помощи тренажеров и кварцевых ламп. И правильно, раздавшиеся мужики вызывали у Светланы одну только брезгливость.
— Классный кофе, — вежливо сказал кавалер.
Стол был застелен украшенной по периметру скупыми кружевами скатертью. И за вчерашнее приключение
— Все для тебя, милый! — фыркнула она, пытаясь не рассмеяться и все же почти смеясь, потому что он чуть не опрокинул стоящую на полу пустую бутылку «Поль Массона». Свидетельство вчерашнего грехопадения.
Он заметил свою оплошность, переступил, высоко поднимая босые пятки — слава Богу, у нее царила чистота — на более безопасный участок дощатого, не паркетного, пола и вдруг с неодобрением уставился на свои наручные часы:
— У-у-у, как все запущено! — только и произнес.
— Cколько там? — из вежливости поинтересовалась Светлана. Спешить самой ей было особо незачем. На полновесный день лишь одно, скажем так, дельце. И торопиться не следует. Куда-куда, а туда Светлана всегда успеет. И кроме того, она не то чтобы предполагала, но была бы не против дополнительного — утреннего секс-сеанса. Но не набиваться же.
— Труба зовет, — серьезно свел брови кавалер, как бы намекая, что он и рад зависнуть, да не может. И принялся сосредоточенно натягивать подхваченные со спинки стула джинсы.
Света осторожно поднесла чашку к губам и совершила робкий глоток. Боялась обжечься. Коль так, прежде чем отправиться на это самое одно, скажем, дельце, она прошвырнется по магазинам. Хотя нет — на улице дождь и слякоть. Тогда она… Примет душ и завалится в кровать с какой-нибудь книжкой. Что бы такое почитать? Вроде на полке забыт путеводитель по Эрмитажу года издания эдак сорок девятого.
— И все таки подумай, авось, и соберешься кольцо продавать. Я хоть цену нормальную дам… — многозначительно оборвал фразу кавалер, деликатно отворачиваясь, чтобы застегнуть джинсы. Очевидно, многозначительные паузы были его коньком.
Она не кокетничала. Действительно забеспокоилась, что гость с присущей мужикам непосредственностью испортит впечатление о себе:
— Ну что ты, Стас, как герой с Кондратьевского рынка? Так славно с тобой поамурничали, я сразу объяснила, что колечко продавать не собираюсь. А ты, вместо поцеловать на дорожку, клянчить начинаешь… — ее глаза поменяли цвет, из карих стали непроглядно черными.
— Ладно, Светка, не ворчи. Лучше дай еще раз поглядеть.
Cвете захотелось сладко зевнуть. Она встала, вынула кольцо из шкатулки и протянула на ладони. Стас аккуратно взял двумя пальцами, спрятал в кулак и приставил к глазу. Признаться, и в столь нелепой позе он все равно годился на титул «Мистер Очарование».
— И все-таки оно светится, — с некоторым даже разочарованием протянул он. — И это не фосфорная краска.
— Фигни не держим, — довольно улыбнулась она и отпила из остывшей чашки. Заранее тешась, как откроет путеводитель там, где морализаторы-искусствоведы образца сорок девятого года трактуют творчество Родена.