За пригоршню баксов
Шрифт:
Во-первых, совсем рядом была дорога. Она проходила по насыпи или дамбе, справа от озера, и иногда можно было наблюдать мелькавшие меж нечастых деревьев автомобили. Во-вторых, там же, где проходила дорога, но только в самом лесу время от времени лаяла собака. Юшкин догадывался, что в той стороне есть какое-то жилье, а пес сидит на цепи. И еще однажды он видел рыбаков. Их было двое. Мужчина и мальчик. Они сидели на камнях у самой воды и смотрели на поплавки своих удочек. Так были увлечены рыбалкой, что не замечали ничего и никого вокруг. И Юшкина они тоже не заметили. А может, и заметили, да только он был им неинтересен.
Несколько дней после этого парень не позволял Юшкину ходить к озеру, но потом бдительность снова его оставила, и Юшкин, как и прежде, садился на камень и задумчиво смотрел на воду. Иногда по вечерам в природе устанавливалось полное спокойствие, гладь озера становилась идеальной, ничем не колеблемой, такой ровной, что в ней без малейших искажений отражался подступавший вплотную к воде лес, и казалось, что кто-то огромный положил гигантское зеркало. Зрелище это завораживало, Юшкин всматривался в отражение неба, и спокойствие в природе его гипнотизировало. Отступали прочь все его страхи, он о них попросту забывал на какое-то время, а его состояние в эти минуты было похоже на сон, только спал Юшкин с открытыми глазами.
В один из дней Юшкин сидел у воды. Время было позднее, точно он его определить не мог, поскольку часы свои он давным-давно пропил, кто-то другой теперь носил его часики. Солнце пряталось где-то у него за спиной, посылая как последний привет уходящему дню свои необжигающие лучи, и от этих лучей небо было не синим, как днем, и не черным по-ночному, а розово-серым. Там, где заходило солнце, пылал огненно-красный закат; по направлению к востоку цвет менялся от алого к темно-серому, эта палитра отражалась в озере, отчего казалось, что вода светится, и Юшкин, который эту картину видел уже не раз, все-таки поддался очарованию прихотливой игры природы, замер, затих, сидел истуканом. Процесс созерцания прервал шум машины. Автомобиль пролетел по шоссе, подсвечивая себе фарами. Юшкин повернул голову, проводил машину взглядом и вдруг в противоположной стороне, слева он отчетливо услышал какой-то звук.
Рядом, совсем близко, стоял небольшой деревянный дом, такой же безжизненный, как и все другие здесь, но только теперь Юшкин обнаружил, что выходящее на озеро окно дома распахнуто, а из пугающе черного оконного проема выбирается человек.
Обеспокоенный Юшкин обернулся. Его тюремщик стоял у угла дома, в котором Юшкин все последнее время жил, и до него было метров двадцать или тридцать, то есть происходящего у озера парень не видел.
Тем временем незнакомец выбрался из окна и побежал, пригибаясь, вдоль воды. Он бежал прямо на Юшкина, но обнаружил его, когда почти наткнулся. Испуганно присел и замер от неожиданности и страха.
Это был мальчишка лет пятнадцати. К груди он прижимал свою добычу – электросчетчик, который умыкнул, похоже, из пустующего дома, и внезапное возникновение
– Слышь, пацан! – прошептал он едва слышно, желая сейчас одного – чтобы его тюремщик не обнаружил тут присутствия мальчишки. – До Москвы далеко?
Мальчишка не ответил. Сидел за кустом и молча пожирал Юшкина глазами.
– Ты глухой? – прошипел ему Юшкин.
– Ты че, дядя? – так же шепотом ответил малолетний вор. – Какая Москва? Тут до Петрозаводска семнадцать километров!
Юшкин обомлел. Но испугаться по-настоящему в эту минуту он не успел, потому что от дома его позвал парень.
– В дом! Пора уже! Хватит на сегодня!
Совершенно растерянный Юшкин поднялся и пошел на зов. Он шел как лунатик, на ватных ногах, не разбирая дороги. Петрозаводск! Это где? В Карелии? Сколько же тут до Москвы, ё-моё!
Китайгородцев заехал за Марецким рано утром. Композитора пригласили на телевидение. Накануне они договорились, что Китайгородцев будет у него в восемь утра, но приехал он в половине восьмого. Накануне поздно вечером Китайгородцев разговаривал с Костюковым, который рассказал, что ему удалось раскопать за последние дни. Новостей было много, и одна неожиданнее и хуже другой.
Подъехав к дому, Китайгородцев прямо из машины позвонил своему клиенту.
– Алло! – раздался в трубке спокойный голос человека, которого ничто не тревожит.
– Я внизу, – доложил Китайгородцев.
– Разве уже восемь?
Ни удивления в голосе, ни досады. Вот Китайгородцев так не умел.
– Нет, сейчас половина восьмого. Просто знайте, что я уже здесь.
Что он готов, и клиент может на него рассчитывать.
Без десяти восемь в машину позвонил Марецкий:
– Я выхожу.
Это Китайгородцев так его приучил. Клиент не может выходить к машине в одиночестве. Его у дверей квартиры должен встретить телохранитель. Потому что сразу за бронированной дверью квартиры встречает пугающе недружелюбный мир. Мир, полный опасностей.
Китайгородцев вошел в подъезд. Дом под охраной. Тут дорогое жилье, и жильцы не из простых. Охранник кивнул Китайгородцеву как старому знакомому. Лифт. Нужный этаж. Едва Китайгородцев позвонил, Марецкий открыл дверь. Вальяжен, по обыкновению хорошо одет и благоухает дорогим парфюмом.
– Привет! – сказал коротко.
Неужели даже не подозревает о том, какая опасная возня вокруг него затеяна? Неужели ни разу ни в чем не усомнился? Неужели спокойная и безбедная богемная жизнь так его расслабила, что он не задумывается о подстерегающих опасностях?
Китайгородцев вызвал лифт.
– Игорь Александрович! – сказал вполголоса. – Получены новые сведения.
Пришел лифт. Открылись двери.
– Какие сведения? – спросил Марецкий, входя в лифт.
– Касающиеся генеалогического древа. Этой схемы, которую вы мне показывали.
Пауза. Лифт как раз прибыл на первый этаж. Там охранник. Марецкий явно не хотел обсуждать эту тему при посторонних. Он молча кивнул охраннику, проходя мимо. И только уже на улице произнес с досадой: