За Родину
Шрифт:
Сапожник Шадрина заметил это и соседям говорил:
– Большевики отесали Ваську, стал как миленький. Раньше – фик-фок, ходил на один бок, а теперича знает, что спесь до добра не доводит. Теперь того и гляди – от поклонов у него голова напрочь отмотается.
Выглядел нынче Балаганцев по-иному, по-деловому. В одиночку разъяснял мужикам о налогах, о страховке, и жалобу для кого угодно написать в уезд, в губернию ему ничего не стоило.
Куда девалась прежняя кулацкая прыть, куда исчезла офицерская заносчивость?
Как-то под вечер Андрюша отвозил на салазках корм, а ему навстречу из волостного совета возвращался Васька. Сапоги на нем с калошами, шапка серая, каракулевая, офицерская. Галифе – шире зимней дороги, а у френча четыре кармана отвисли, как мешки. Шел Балагавцев, насвистывая себе под нос и помахивая портфелем.
Андрюша осмелился его остановить, спросил:
– Василий Алексеевич, давно я собираюсь зайти к тебе, у тебя, наверно, есть много книжек интересных?
– Интересуешься?
– А как же, люблю книжечки. Нет ли про политику?
– Вот как! А разберешься в политике-то?
– А ты дай попроще, может и разберусь.
Балаганцев расстегнул портфель, порылся и с затаенной усмешкой протянул Андрюше тощую брошюрку:
– Я в твои восемнадцать лет таких книжек не читывал.
Андрюша взял книгу, и на обложке прочел: «Лафарг. Экономический материализм Карла Маркса – перевод с французского». С минуту он перелистывал брошюру и думал: сейчас ли ее возвратить Ваське, или попытаться что-нибудь понять из нее.
– Куришь? – спросил Балаганцев.
Андрюша обрадовался, думая, что Васька угостит его папироской.
– Изредка, когда табачишко есть.
– То-то, смотри книгу не искури. – И Балаганцев торопливой походкой пошагал к дому…
В глухой отдаленной Куракинской волостк в ту пору не было ни комсомола, ни партийной ячейки. Коммунисты из уездного города заглядывали в волость редко и на непродолжительное время. При помощи кулаков и подкулачников Балаганцеву не трудно было пробраться на должность председателя волостного исполкома. Для этого Балаганцев пускал в ход всевозможные средства: и лесть с краснобайством, и подсиживание с вытеснением неугодных служащих, и ложные доносы, одним словом, не все сразу заметили, как над Куракинской волостью стала во весь рост фигура бывшего офицера, кулацкого сына.
В ту пору советская власть временно допускала аренду земли и наем рабочей силы в сельском хозяйстве. Кулаки нанимали батраков. Кулакам можно, а почему Балаганцеву нельзя? Вначале наем батраков и батрачек он объяснял тем, что сам служит, о всей волости заботится, работать в поле ему нет времени, да и его ли это дело? А потом, когда закопошились кулаки
– Без богатого мужика вся Россия может по миру пойти, а если все будут нищими, кто нищим подавать станет?
Братья Коробицыны Александр с Андреем и мать их Степанида по-прежнему жили бедно. Помощь бедноте по «милости» Балаганцева не оказывалась. Комитет крестьянской взаимопомощи существовал лишь на бумаге.
И братья по-прежнему были вынуждены работать по найму.
Балаганцев приглядывался к молчаливому, скромному Андрюше и находил, что для хозяйства такой парень – клад. Балаганцев пригласил его к себе на лето работать. Андрюша ответил, что сначала посоветуется с матерью, а потом будет рядиться с ним.
– Разве ты сам себе не хозяин? – удивился Балаганцев, – зачем тебе со старухой разговаривать? Небось, за девчатами стреляешь – ни свата, ни брата не спрашиваешь…
– Так то за девчатами, а в работники наняться дело посерьезней. У меня вот брат постарше будет, да и то не спрося маму в люди не идёт.
Андрюша обдумал предложение Балаганцева: как ни как – председатель, хозяин волости, такой не обидит.
Дома он разговорился с матерью:
– Мама, меня сам председатель на лето в работники зовет, итти к нему или нет?
Степанида помолчала. Прикинула в уме. Сумеет ли она одна с сенокосом и другими работами управиться? И рассудила, что без Андрюши в своём хозяйстве можно обойтись.
– Не мне, сынок, работать, а тебе, сам и подумай. Я ведь не знаю, каков он, если по отцу судить, так собака.
– А мне кажется – он не заносчивый, ужиться с ним можно.
– Дело не в гордости, сынок; сатана гордился, да и с неба свалился.
– По-твоему, как, итти или нет? – переспросил Андрюшка.
– Наймись. Не полюбится, уйдешь.
– В поденщику или помесячно?
– Как хочешь. Рядись – не торопись, на прибавку не надейся.
Андрюша перешел на житье к Балаганцеву.
Работы у того хватало: и косить, и грести, и стога метать. Едва с сенокосом управились наступила уборка урожая. Полосы у Балаганцева широкие. Жали их наемные бабы, жали «помочами» и вручную, серпами, работали дружно и много, бесплатно – за одни харчи. К концу дня на стол подавался самогон, но пить полагалось не допьяна, а только для веселья, умеренно.
Дружно жил Васька со своей женой, скопидомной и желчной кулачкой, однако находил время попутаться с дородными вдовушками; скандалов с женой избегал умело и ловко. Так же изворотливо Балаганцев принимал у себя на дому посетителей – кого с парадного, кого с чёрного хода. И вовсе не потому, что в исполкоме нехватало ему времени; в исполком он являлся позже всех и уходил с работы первым. Подумывал Васька и о том, как бы в уезд «выдвиженцем» пробраться, а там бы пролезть в партию, и открылась бы широкая дорога.