За счастьем(Повесть)

Капуана Луиджи

— Вот, присядь здесь, отец! — и она усадила старика за стол с маленькими итальянцами.

— Вы из Неаполя? — спросил их старик. Голос у него был глухой, и говорил он на ломанном итальянском языке. — Когда я был солдатом, судьба меня забросила в Италию. Ровно тридцать пять лет тому назад мне случилось быть в Неаполе.

— Наконец-то нашелся человек, который здесь с нами заговорил по-человечески! — радостно закричал Дженарино.

— Может быть, вы знаете и синьора Калондроне? Скажите, где он живет? — умоляюще попросил Таниэлло.

Но никакого Калондроне старик не знал.

— Может быть, вы нам

скажите, господин солдат, где бы нам переночевать, — обратился к старику Тотоно.

— Только дорого заплатить мы не можем.

Но старик уже плохо понимал мальчиков. Знал по-итальянски немного, да за тридцать пять лет успел уже перезабыть то немногое, что когда-то знал.

— Спать. Вам нужно поспать. Понял! Понял! — сообразил он, наконец. — Вам нужна комната. — У нас есть. Комнату? — переспросил он уже по-итальянски, наконец, вспомнив нужное слово. Спросил по-итальянски и вдруг сразу забыл про комнату. Увлекся воспоминаниями и стал рассказывать про свою жизнь в Италии… Теперь он заболтал уже на своем странном языке. Язык его имел мало общего с итальянским и с французским. И вдруг ему бросился в глаза тамбурин Таниэлло, а потом он разглядел и треугольник. Такие же точно инструменты он видел в Неаполе у бродячих музыкантов.

— Спойте! Спойте, пожалуйста! Умоляю.

— Петь? Сейчас? Нет, нет! Ни за что. Завтра будем петь. Сегодня мы устали. Понимаете, устали.

Старик замолчал. Он понял их. Встал и повел их куда-то по лестнице. Потом открыл дверь в комнату, где ярко топилась печка.

— Спите здесь. Завтра разбужу.

И, попрощавшись с мальчиками, оставил их одних. Они разделись в один миг и бросились в кровать. Уже двое суток им не приходилось ночевать в постели.

Глава XIII

РАЗОСПАЛИСЬ

Когда они, наконец, открыли глаза, то увидели бесконечно серое небо.

— Вставайте! Скорей поднимайтесь! — кричал старый солдат, колотя в дверь палкой.

— Рано еще, только светает, — ответил зевая и потягиваясь Таниэлло.

— Светает! Полдень уже! — захохотал в ответ старик.

— Разве уже палили из пушки? — спросил Дженарино.

— Придумал! Ведь мы в Женеве! Ты, видно, все думаешь про Неаполь.

— Совершенно верно. Да здравствует Женева! — и Дженарино в одной рубашке закружился и запрыгал по комнате.

Старик стоял в раскрытых дверях и хохотал, держась руками за бока. Но когда Дженарино подошел к окну и взглянул на свинцовое небо, увидал белые от снега крыши домов, все веселье его сразу, как рукой, сняло.

— Пренеприятная эта Женева, — прошептал он, поплелся к кровати и тихонько залез опять под одеяло.

Мальчики примолкли.

Старик же подошел к инструментам, попробовал стукнуть в тамбурин, потом позвонил в треугольник.

Это опять напомнило ему многое, и он снова стал болтать без умолку на своем, самим им выдуманном языке, которого никто не мог понять. Мальчики под конец даже устали от его болтовни.

Наскоро позавтракав, они вышли на улицу. Они шли, как вчера, закрывшись в одеяло, которое служило им плащом и зонтиком. Падал мелкий и редкий снег. Уже с полчаса бродили они по улицам. Бродили вялые, озабоченные. Одна мысль их мучила с самого утра. Человека, которого они искали или совсем

в Женеве не было, или они неверно произносили его имя.

Мальчикам с трудом, но все-таки удалось объяснить старику-солдату, что они ищут одного швейцарского синьора. Старик сейчас же отправился в соседнюю аптеку попросить взглянуть в адресную книгу. Книгу ему дали, но никакого Калондроне он там не нашел. Не догадался, конечно, что Шалондон это и есть тот самый Калондроне, которого ищут мальчики.

И вот оказалось, что в Женеве нет того, кого они ищут. А может быть, он и есть, но фамилия у него другая.

Маленькие неаполитанцы совсем растерялись. Не понимали, что им и делать.

— Мужайтесь! — попробовал, как можно добрее выкрикнуть Тотоно, но у него это не вышло. Он взглянул на свинцовое небо, и крик его вышел похожим на крик утопающего.

Взявшись под руки, они плелись куда глаза глядят. «Прыгун» шел за ними с безнадежно опущенным хвостом. На каждом углу, при каждом повороте Тотоно шептал:

— А ну вдруг да мы его встретим. Ведь ходит же он гулять? Может быть, пойдет за покупками.

Так очутились они на окраине города. Перед ними лежало поле, засыпанное снегом. Свинцовое небо накрывало его точно серой шапкой.

— Господи, что за ужасная страна! Если бы я только знал, на что она похожа, ни за что на свете не поехал бы сюда!

— Лучше умереть бы с голода в нашем милом Неаполе.

— Прекрасный Неаполь.

— Чудесный Неаполь.

— И как там тепло.

Вдали виднелась какая-то деревня с церковью посреди домов. Мальчики направились туда. Но когда они попробовали зайти в один из домов, хозяйка их выгнала. Прогнали их и в соседнем доме, да к тому же еще и выругали. Приняли за нищих. Сказали, что надо работать, а не попрошайничать. Тогда они поняли, что им ждать здесь нечего. Недолго раздумывая, сели в проходивший мимо дилижанс и опять очутились в Женеве. Уже вечерело. Снег все падал. Они захотели вернуться в гостиницу к старому солдату, но сбились с дороги. Вместо площади, на которой стояла приютившая их гостиница, вышли к какому-то мосту, перекинутому через холодную черную реку. Это была Рона.

— Уйдем отсюда. Я боюсь. Уйдем! — заплакал окоченевший Таниэлло. И они ушли.

— Куда же нам идти? Куда деться?

От долгой ходьбы у них подгибались ноги. Наконец, все трое остановились.

— Я погубил вас. Во всем виноват я! — с таким отчаянием произнес Тотоно, что Дженарино и Таниэлло сейчас же его пожалели.

— Нет, ты ни в чем не виноват. Мы сами захотели в Женеву, — принялись они его уверять.

А снег все падал и на белизне дрожащей завесы из белых снежинок во всей красоте представлялся мальчикам их солнечный веселый Неаполь.

Настала ночь. Они вошли в первый попавшийся ресторанчик и спросили себе поужинать, но, не дождавшись когда им подадут, заснули, уронив на стол головы. Их растолкали. Они поели. Вид у них был такой жалкий и растерянный, что хозяин позволил им остаться до утра в ресторане. Дженарино и Таниэлло заснули очень скоро, но Тотоно не спалось. Он был в ужасе. Самым страшным из всего страшного представлялось ему, что их никто не понимает.

О концерте нечего было и думать.

Тотоно крепко зажал в кулак две пятифранковые монеты — последние оставшиеся у них деньги и проговорил вслух: