За синими горами

Борисова Алина Александровна

И в этот миг раздается чудовищный грохот, даже пол под ногами вздрагивает.

— Что это? — оторопело оборачиваюсь на Леху.

— Взрыв бытового газа, — а вот он совершенно спокоен. — И так неудачно — как раз под той комнатой, где тебя держали. Там, знаешь, в подвале был склад, куча баллонов, какая-то неисправность… Ты только что умерла, — подытоживает, глядя на мое ошарашенное лицо.

Глава 7

— Ты… — все повторяю, не в силах поверить, — ты…

— Каховский был

прав, свидетели не нужны. У меня был приказ… Но убивать детей я не подписывался. И я уверен, если ты выберешься — ты будешь молчать. Никогда и никому не расскажешь о том, что ты из Сибирии. Никогда и никому не расскажешь о том, что за горами есть жизнь. Потому что иначе тебя найдут. Очень быстро.

Киваю, не в силах поверить. Лешка. Он все-таки нас спасет. Он спасает, а я только что готова была его убить…

— Прощайтесь, нам надо спешить.

— Как… прощайтесь? Ты же не хочешь?..

— Детка, я тебя очень нежно люблю, но вампира я в мир не выпущу.

— Она никого…

— Еще не убила. Я верю, детка. Так ведь не успела, поймали мы вас. А теперь ей нужно будет питаться, и много ли милосердия стоит ожидать от искалеченного безумного существа?

— Она не безумна.

— Она калека. Она инвалид, детка. Ты не сможешь заботиться о ней. Ты даже скрыться с ней не сможешь, вас тут же поймают. А одной у тебя есть шанс.

— Я ее не оставлю здесь.

— Здесь она не останется, завтра прилетит вертолет, ее забирают в центр. Там есть лаборатория по изучению… подобных особей. У нее там будут нормальные условия содержания, регулярное питание, она проживет там много-много лет, — продолжал убеждать меня Леха. Все еще спокойно. Но было видно, что он начинает нервничать, время, видимо, поджимало. На улице уже слышались крики, но ангаром пока никто не интересовался.

— Нормальные условия? Это как здесь, клетка для собак? Лешенька, пожалуйста, — подскакиваю к нему, буквально повисаю на груди, — пожалуйста, послушай. Мне не надо о ней заботиться. Ей не надо питаться здесь — ты прав, это ей даже теперь и не по силам. Нам бы только выбраться. И она уйдет через горы. Домой. У нее там семья, о ней позаботятся. Смогут вылечить. Или как-то помочь. А тот, кто… устроил все это… ты сам посуди: теперь она ему не опасна. Не претендент. Не конкурент. Никто. Больная девочка. Ей надо вернуться, она здесь не выживет. Ни в лаборатории, ни на свободе. О ней свои позаботятся. У них сильная медицина, они смогут, — я отчаянно смотрю в его глаза, мои губы дрожат возле самых его губ. Понадобиться — поцелую. Понадобиться — убью. Я бежала к ним, как к людям, как к самым лучшим, самым гуманным существам на земле. А они — такие же. Как вампиры, только без крови.

— Погубишь ты меня, детка, — он коротко и жестко целует меня в губы. — Меня ж убьют, если вас обнаружат, — и, резко отстраняясь, направляется к Ясмине.

— Я тебе не враг, — осторожно наклоняется над ней. — Я хочу помочь. Ты понимаешь меня?

— Она не собака! — взвиваюсь, чувствуя, как

слезы вновь выступают на глазах. Нервы сдают окончательно. — Она высшее разумное существо. Она не только слышит и понимает каждое слово, сказанное в этом притоне, она еще и ощущает каждую эмоцию говорящего. Так что можешь не опасаться. Даже без глаз она видит тебя насквозь.

— Хорошо, — кивает Леха, слишком спешащий, чтобы вступать в перепалки. И вновь обращается к Ясмине. — Если я тебя выпущу, ты уйдешь за горы? Сразу уйдешь, как она обещала?

— Да. Здесь я умираю. Там помогут…

Не теряя более времени, он подхватывает ее на руки.

— Помоги, — бросает он мне.

Я хватаюсь за край сети, открывая проход для них как можно шире. Он пролезает, передает мне фонарь:

— Не отставай.

Дальше почти бегом по темному ангару к его машине. Он ставит Ясю на землю, распахивает багажник. Да, размеры тут не вампирские.

— Не знаю, как вы поместитесь тут вдвоем, но другого плана у меня нет. И времени тоже.

Поместились. Жить ужасно хотелось.

— И дальше — ни звука. Что бы ни происходило. Пока не выпущу.

Потом тишина. Он, должно быть, куда-то уходит. Какие-то звуки вдали, словно что-то там перетаскивают. Лязгают ворота гаража. Хлопает дверца, машина чуть вздрагивает, принимая водителя. Выезжает. Недалеко, на двор. На нас обрушивается шум, жар, отсветы. Взрывом дело не кончилось, тут вовсю полыхает пожар.

— Есть кто пострадавший? Я довезу до больницы.

— Да, есть один!

— Каховский, шляется по ночам, где не попадя!

— Ребята, тащи!

— А может ну его, Лех? Скорая заберет. Чего машину-то пачкать?

— Нужна нам тут Скорая. Загружай! — командует Леха. — С девчонкой что?

— Не нашли пока. Не удивительно, так рвануло. Там, может, и искать-то нечего.

— Я мигом, — и машина трогается с места, сначала медленно, потом, видно, выехав на дорогу, мчится уже изо всех сил.

И тут нас оглушает еще один взрыв. За ним еще, еще.

— Что это? — доносится голос Каховского. Не сильно, выходит, пострадал. В сознании.

— Гараж. Ворота ж я не закрыл, не до того было. Да и ребятам не до того, пожар тушат. Вот искра, видать и попала. А там же, сам знаешь, горюче-смазочных… — Леха присвистнул. — Никакой техники безопасности. Вот и рвануло так, что на весь город иллюминация.

— Ты! — в голосе Каховского зазвучали явные обвинения.

— Что я, Никитушка?

— Ты выходил из гаража. И встречу мне в том крыле ты среди ночи назначил. А сам не пришел. Я из-за тебя…

— А на словах, дорогой друг и товарищ Каховский, — бесцеремонно перебивает его Леха, — велено передать: еще раз рот свой не по делу откроешь… или вздумаешь ругать свое руководство… или руководство всей нашей страны… и баллон с бытовым газом неожиданно взорвется прямо у тебя под кроватью. Мысль ясна?

Пауза.

— Не слышу, — настаивает Леха.

— Более чем, — бурчит писатель.