За свои слова ответишь
Шрифт:
«Вот, правда, пить я себе запретил», – поглядывая на литровые штофы с золотистой водкой, размышлял Комбат.
В водке плавали какие-то травы. Комбат знал лишь одну, длинную, плоскую, – зверобой. Остальные травы ему были неизвестны. Ни сопроводительного письма, ни даже маленькой записки в бауле не нашлось. Хотя, что тут пояснять, и так все видно, и так все ясно.
Комбат резал мясо, рыбу, хлеб, мазал бутерброды, ставил на плиту чайник. Все делал быстро, расторопно, умело – так,
Все, что оказалось на столе, выглядело настолько соблазнительно и аппетитно, что Рублеву хотелось тут же сесть на табуретку, набросать себе на тарелку всего понемногу, выпить рюмку сибирской водки, настоянной на, травах, затянуться крепкой сигаретой и улыбнуться в усы.
Но делать этого Комбат не стал.
«Всему свое время, каждому овощу и фрукту свой час и свой черед», – подумал Борис Рублев и услышал, что вода в ванной уже перестала шуметь.
– Ну, как ты там? – громко спросил Рублев.
– Ничего, – услышал в ответ чуть испуганный голосок.
А голос у Сережи уже начинал ломаться и из детского превращаться в подростковый, юношеский. Иногда звучали басовитые нотки.
– Все хорошо, Борис Иванович, все хорошо.
– Ну-ну, давай поторопись, а то чай остынет.
Борис Рублев на кухне разлил по чашкам кипяток, добавил заварки, себе много, а гостю чуть-чуть, для аромата.
Уже через десять минут мужчина и паренек сидели напротив друг друга. Комбат почти не ел, он смотрел, как жадно, огромными кусками отправляет себе в рот мясо и рыбу его гость.
– Ты не стесняйся, ешь, – говорил Комбат, а сам лишь прихлебывал круто заваренный чай.
У него даже сердце сжималось, когда он смотрел, как ест паренек.
– Давай не стесняйся. Вот этот кусок возьми, он повкуснее будет, – и Комбат, аккуратно подцепив вилкой снедь, накладывал и накладывал гостю то из одной тарелки, то из другой.
А паренек все ел и ел.
– Давненько ты, наверное, не сидел за столом? – произнес Рублев.
– А что, заметно? – двигая челюстями, с полным ртом, пробурчал Никитин.
– Говорю, за столом ты давно не сидел.
– Да, давно, Борис Иванович, – почему-то Сергею хотелось называть этого мужчину по имени-отчеству. Он даже не делал для этого над собой какие-либо усилия, получалось самопроизвольно, словно бы Рублев был его классным руководителем или любимым учителем.
– В школу ты, конечно, не ходишь.
– Конечно, не хожу.
– А хочешь?
– Не очень, – признался Никитин.
– А почему так?
– Да я уже полтора года в школу не хожу.
– А сколько классов закончил?
– Пять, – признался Никитин.
– Всего
– Пять классов закончил, и даже без троек.
– Потом что?
– А потом началось. Но я не хочу рассказывать про это.
– Про что – «про это»?
Паренек замкнулся, даже жевать перестал, лишь пил чай.
– Закурить можно?
– Нет, нельзя, – строго сказал Комбат.
– Хоть одну сигарету, хоть половинку…
– Я же сказал нельзя, значит, нельзя!
– Тогда какого черта они лежат прямо на подоконнике? Издевательство форменное!
– Силу воли надо воспитывать.
– Какую силу? Какой воли? Зачем?
– В жизни пригодится.
– Ничего мне уже не пригодится! Да и к "черту такую жизнь!
Паренек говорил убежденно, у Комбата от его слов даже мурашки по спине побежали. Как это можно в тринадцать лет так не любить жизнь? И он почему-то вспомнил себя в таком возрасте. Вспомнил, как не мог дождаться лета, вспомнил все свои развлечения, рыбалку, речку, лес, теплую воду, теплые дожди, смех друзей. Почему-то вспомнил лошадей, велосипед.
– Послушай, Серега, а где твои родители?
– Нет у меня родителей.
– Слушай, с ними случилось что-то, погибли?
– Да, погибли.
– Родственники у тебя есть, братья, сестры?
– Сестра была.
– Ас ней что случилось? – негромко осведомился Рублев.
– Ее изнасиловали, а потом застрелили.
– Кто? – задал вопрос Комбат.
– Бандиты.
– Какие бандиты?
– Кто ж их разберет, какие они? Фамилию я у них не спрашивал.
– Ас тобой что случилось?
– Они думали, что меня тоже убили, а я вот взял и выжил.
– Тебя убить хотели или случайно вышло?
– Не спрашивал. Сюда мне саданули, – Никитин слез со стула, задрал тельняшку, показал на правом боку под ребрами большой красный шрам. Такие шрамы Комбат знал очень хорошо, он даже вздрогнул.
– Сейчас уже ничего, зашили, вылечили, в больнице три месяца лежал. Есть у меня тетка, да она меня видеть не хочет.
– Что же это за тетка такая?
– Она с мужем живет, мне, в общем, не родная. Сволочи они, мешочники.
– Чего?
– Мешочники они.
– А ты откуда сам?
– Из Таджикистана. Мы жили возле границы.
– Если не хочешь, не рассказывай.
– Не хочу.
У Никитина уже дергалась щека и левое веко. Комбат .понял, его гость нервничает и разговор этот для него слишком тяжел.
– Ладно, на, закури, – Комбат взял пепельницу, сигареты, зажигалку и положил все это перед гостем. – Бери, бери, если уж так тебе тяжело, закури, может, легче станет.
– Не-а, – сказал Никитин, – не станет. Но я закурю.