За темными лесами. Старые сказки на новый лад
Шрифт:
«Значит, счет времени я не теряла. Поезд действительно слишком быстро жжет резервы. Почему – уже дело десятое».
Важно одно: выходит, времени, чтобы добраться до Омы и устранить сбой, у Никс меньше, чем она думала.
Никс Северн встает, и это словно занимает целую вечность. Прислонившись к шершавой коре древовидного папоротника, она щурится, пытаясь разглядеть прямую линию мостков, ведущих к контейнерам левого борта и палубам за ними. Но заросли, густеющие едва ли не на глазах, так замедляют движение, что вскоре Никс понимает: дело безнадежное. Придется воспользоваться тесными техническими ходами, протянутыми высоко над головой. Проклятье, отчего она не вспомнила о них сразу? Но лучше поздно, чем никогда,
«Носильщики [33] летают в одиночку».
Никс закрывает старинную книгу сказок, найденную в лавке древностей на файрстоунском ночном рынке, и кладет ее на столик у кровати дочери. Ветхие страницы побурели от времени. Одно небрежное прикосновение – и стершийся уголок страницы остается в пальцах. Порой даже предельная осторожность не помогает. Но Майя слышала сказку, прочитанную прямо с книжных страниц, всего два раза в жизни. Впервые – когда ей было два. А во второй раз – уже в шесть. От взлета до посадки срок немал, и если ты не только мать, но и носильщик на побегушках, создается впечатление, будто твой ребенок растет какими-то скачками: вот все идет своим чередом, и вдруг – раз… будто кадр сменился. Именно так все и выглядело, несмотря даже на ежемесячные сеансы видеосвязи. Минута здесь, пятнадцать – там; трехнедельный отпуск на Земле; драгоценные переговоры с орбиты; взгляды и голоса, текущие сквозь пустоту тонкой струйкой длиной от 22,29 до 3,03 световых минут.
33
В униформу носильщиков на железных дорогах США часто входили головные уборы красного цвета, отчего их называли «красными шапками».
– Зачем она заговорила с волком? – спрашивает Майя. – Почему просто не прошла мимо?
Никс поднимает взгляд на Шайло, стоящую в дверном проеме. В прихожей за ее спиной горит свет. Улыбнувшись ее темному силуэту, Никс снова смотрит на дочь. Волосы девочки тонки, бесцветны, как кукурузные рыльца. Хрупка, родилась до срока, да вдобавок больной – полуслепой, полуувечной. Глаза – зеленовато-молочного цвета, точно нефрит…
– Да, – поддерживает ее Шайло. – Зачем бы это?
– Думаю, этот волк был волком очень обаятельным, – отвечает Никс, ероша волосы Майи.
«Носильщики летают в одиночку. Отправлять в полет более одного живого, теплого тела, да еще со всем, что ему нужно для поддержания жизни? Зачем так транжирить бюджет? Когда всего-то и требуется – иметь кого-нибудь под рукой на случай катастрофического отказа всей системы? Вот потому-то носильщики и летают в одиночку».
– А вот я ни за что не стала бы заводить разговор с волком. Если бы они, конечно, еще существовали, – заявляет Майя.
– Рада слышать. Теперь я на этот счет спокойна, – отвечает Никс, глядя на пряди волос Майи, оставшиеся
– Если бы волки еще существовали, – повторяет дочь.
– Конечно, – соглашается Никс. – Это само собой.
Губы ее шевелятся. Опустив взгляд к страницам старой-старой книги, она читает:
– Здравствуй, Красная Шапочка, – сказал волк.
– Спасибо тебе на добром слове, волк.
– Куда это ты так рано выбралась, Красная Шапочка?
– К бабушке.
Веки Никс Северн вздрагивают, губы шевелятся. Капсула «милого дома» тихонько шипит, гудит, манипулируя гиппокампальными и кортикальными тета-ритмами, вороша долговременную и кратковременную память, превращая мечты в ощущения, куда более реальные, чем сны или дежавю. Ни одно судно не покидает доков без хотя бы одного «милого дома» на борту, дабы сохранить психическую стабильность носильщика в рейсе.
– А теперь детям пора спать, – говорит Никс Майе, но девочка мотает головой:
– Хочу послушать еще раз.
– Вот козявка! Да ты уже знаешь ее наизусть! И сама можешь рассказать, от первого до последнего слова.
– Она хочет послушать, как ты читаешь, – сказала Шайло. – Кстати, и я бы тоже не возражала.
Никс притворно хмурится.
– Двое на одного? Так нечестно!
И все же она бережно листает страницы, возвращаясь к началу сказки, и начинает снова.
«Милый дом» связывает средний мозг с полушариями большого, направляет нейромедиаторы к рецепторам, управляет электрохимической активностью, регулирует уровень кортизола…
– Жила-была маленькая девочка, скромная и добрая, послушная и работящая…
Шайло целует ее в лоб.
– Любовь моя, черт меня побери, если я понимаю, как ты с этим справляешься. Совершенно одна, полагаясь только на эти иллюзии…
– Они помогают оставаться в своем уме. Тут уж – либо освой этот трюк, либо быстро сгоришь.
«Лучший друг носильщика! Лучше самой реальности! Попробуй “милый дом” – может, и домой не захочешь!»
Да. Торговые кооперативы очень на это рассчитывают.
– Чем нянчиться с этими поездами, может, лучше найдешь другую работу? – прошептала Шайло. – Профессия есть, навыки есть. Устроишься на верфи. Сборка или обкатка… Чем плохо?
– Не хочу снова заводить этот разговор.
– Никси, но с твоим-то опытом… Ты глазом моргнуть не успеешь, как станешь бригадиром.
– И буду получать хорошо, если четверть того, что сейчас. И при этом вкалывать день и ночь.
– Но мы бы были с тобой каждый день, вот я к чему. А еще… ты не представляешь, как мне за тебя страшно. Летишь в пустоте, и никого вокруг, кроме этих иллюзий да бездушной электроники… А если что не так?
«Поторопись, отправляйся в путь пораньше, пока не сделалось жарко, иди чинно, смирно, да смотри – не беги, не то еще, пожалуй, упадешь».
– Все эти несчастные случаи…
– Шайло, новости сильно преувеличены. Половины того, о чем ты слышала, вообще никогда не происходило. И ты это прекрасно знаешь. В который раз я тебе об этом твержу?
– А вдруг уйдешь в эти иллюзии и больше не вернешься?
– Вероятность психоза или остановки сердца астрономически мала.
Шайло перекатывается на бок, отворачивается от Никс. Та вздыхает и закрывает глаза. Завтра в шесть – подготовка к старту, назначенному на следующую неделю. Вовсе ни к чему целый день спать на ходу из-за споров с Шайло.
«…да смотри – не беги, не то еще, пожалуй, упадешь».
Вопль этой треклятой тревожной сирены – сущее убийство. Инъекция адреналина выдергивает Никс обратно на борт «Дрозда», в настоящее, так резко и бесцеремонно, что она ахает и взвизгивает не хуже сирен тревоги. Но ее глаза приучены даже к такой резкой смене обстановки, и Никс начинает изучать результаты диагностики и данные о повреждениях, еще не успев полностью прийти в себя.
Да, на этот раз скверно. И надо бы хуже, да некуда.