За твоей тенью
Шрифт:
После душного автобуса здесь меня обнимает спокойствие. Но чувством безопасности способен обеспечить только дом.
Я вытираю нос и убираю футляр от очков во внутренний карман пуховика. Покрепче заматываю шарф, застёгиваю ворот… И запоздало понимаю, что не хватает одной варежки и пакета с подарком для Марка и телефоном внутри.
Теперь моя очередь, поджимая губы, сдерживать крепкое словцо.
* * *
31 декабря, за 1 час до…
Пять
В последние годы я с трудом и ужасом покидаю квартиру. Голодаю, пока в поисках съестного не обчищу кухню и в конечном счёте не выползу обессиленная в магазин. Только за сегодняшнее утро я с шестой попытки продвинулась дальше лестничной площадки, пешком через дворы дошла до центра, купила тёплое кашне для Марка, а на обратном пути, воодушевившись подвигом, сдуру села в автобус и попала в обеденный час пик. Это была непростительная ошибка. Моторчик паники завёлся, перегорел и высадил меня на полпути раньше – в живую точку города. Я проехала лишь две остановки, успев потерять подарок, телефон, шерстяную варежку и контроль.
Неясно, что печалит больше. Снова по глупости шугаться людей и города? Или остаться без телефона, когда человек, которого ни разу за полгода не видела, в любой момент выйдет на связь и напишет: «Ты мне нужна, Тори». На фоне проснувшихся страхов варежка размывается пушистым пятном.
Пять остановок. Всего пять… Я справлюсь.
Собрав остатки воли в кулак, я делаю шаг. Второй. Третий. Скрипит под подошвами снег. Хрус. Хрыц. Хрус. Лёгкий мороз покусывает через джинсы, шапку и тонкий пуховик. Сейчас бы чая и вафельного торта с варёной сгущёнкой…
Хрус. Хрыц. Хрус. Хрыц.
Мне не купить новый телефон. Не продлить аренду. Боюсь, денег не хватит и на продукты – от обиды и злости на Марка я вышвырнула в окно всю небольшую заначку, которую он помог собрать.
Выходит, о нём взаправду придётся забыть? Как? Как избавиться от человека, сумевшего зажечь в тебе жизнь? Пусть знакомого лишь по сообщениям, буквам, точкам и запятым – пусть. Это не имеет значения, ведь даже мать, находясь рядом, не сделала того же, что Марк.
Хрыц. Хрус. Хрыц.
А торт я не готовила давно. Он причинит столько же боли, как раньше?
Хрыц. Хрыц.
Возможно, я смогу забыть и остыну. С другим человеком однажды так получилось.
Хрус.
За подсчётом шагов не замечаю, как мир затих. Не слышен хруст снега, хотя я продолжаю идти. Молчит ветер. Стоят машины, поникла суматоха. Над входом в сувенирные лавки висят немые колокольчики… Что происходит?
Встряхиваю головой, сбрасывая мысли, и осматриваюсь.
Город пуст. На дверях магазинов и закусочных покачиваются таблички «закрыто». Людей нет. Лениво плывут снежинки, тают от прикосновений к светящимся вывескам. Всё исчезло, и в полной тишине под тёмным небом осталась только я.
Вдруг слышу рваный скрип, словно кто-то царапает окно банковской картой. Звук
ве?р?ни?сь домо?й,
Надпись шевелится и меняется. Лёд тает, замерзает, снова течёт, расползаясь морозными разводами, и багровеет.
ве?рн?ис?ь
Игрушки медленно переводят взгляд на меня и оскаливаются, как голодные монстры. Чай в их лапах темнеет, наливаясь чернилами.
с?ей?ч?а????с? ж?е
Дрожь раскалывает меня пополам, лишает движения и сил. Бежать. Я должна бежать! Но не могу шевельнуться.
ко? мн?е
Стянутые спазмом мышцы дубеют. Ужас сжимает клещами всё тело и давит, и давит, и давит… Сделай шаг! Шага-а-ай! Сделай хоть что-нибудь!
Игрушки, зверски улыбаясь, склоняют набок головы, синхронно поднимают чашки и выплёскивают на витрину совсем уж почерневший чай. Тряпичные монстры хохочут в ответ на мою слабость. Плюшевые рты изрыгают оглушающий смех, под завесой блестят их гнилые зубы.
Борись, Тори. Сосредоточься на конкретной зоне своего тела. Пальцы. Попробуй начать с пальцев, у тебя всё получится.
Мрачная жижа прогревает окно изнутри. Снаружи плавится лёд и ручейками стекает на подоконник. С подоконника ползёт на раму, с рамы – на верхушку сугроба, подпирающего стену, а дальше – вниз по заснеженной земле подтягивается к моим ботинкам и разветвляется густыми волнами, как дым от костра.
– Когда я шкетом был.
Что?..
– Отец бросал меня с невысокого утёса в речку – учил плавать. А я боялся водорослей, визжал и хлопал по воде руками.
Голос звучит отовсюду, словно хор небесных рупоров. Что это? Откуда?
– М-м-м… – Губы едва шевелятся. Моё мычание глуше мышиного писка.
– Как-то раз ногу схватила судорога и меня потянуло на дно. Батя стоял, свысока любовался и…
Прозрачные змеи, бороздящие снег совсем близко от меня, слушают неведомый голос и не спешат нападать. Они покачиваются в пьяном удовольствии, тарахтят и трещат, как хрустящая корочка замёрзшей лужи.
– …кричал: «Ну давай, сынок, покажи, чему научился! Булавка на плавках. Не медли, коль выжить хочешь!»
– Пом-м… ги… – Я пытаюсь позвать на помощь, но сводит челюсть и в горле саднит.
– Отцепить булавку я как-то успел, уколол ею мышцу. Помогло ли? Как видишь, живой сижу. Булавку теперь беру даже в бассейн, хех.
Раскатистый голос рассеивается в облаках, а на смену возвращаются все звуки мира. Вновь сигналят машины, наперебой пищат светофоры, болтают прохожие, трезвонят мобильники, будто все сразу, из кафешек играют рождественские песни, и звенят колокольчики. Только поблизости, кроме меня и жутких существ, никого нет.