За вдохновением...: Роман. Мавраи и кит: Повести

Андерсон Пол Уильям

— Ну, видите ли, — начал он, — мне случилось проезжать через крошечный южный городишко, не сказать, чтобы в околопланетном мире, и гораздо более библейский, чем можно поверить в наши дни и в нашем веке. В самом же деле, там все вокруг было с отставанием почти что на полвека. У них даже был музыкальный автомат в столовой — видели такой? Сигманианец был достаточно груб, чтобы иметь право на существование, и расстроил правоверных, как торнадо. Они отреагировали так бурно, что с помощью этой энергии можно было бы вывести огромную ракету на лунную орбиту. Я ввязался в разговор с владельцем этой столовой. Он намеревался закрыться на неделю и отправиться куда-то навестить родственников. Я предложил ему разрешить мне облагородить его поблекшую забегаловку, пока его не будет. Мы договорились о цене за сцену

из Библии. Я не пускал никого вовнутрь до великого открытия, и я готовил и спал там же, пока меня не свалила настоящая лихорадка. Я навещал моего друга-самогонщика, живущего поблизости. Сперва, когда я от него вернулся, я посмотрел на то, что начал, и понял, какую благородную возможность я упускаю. И на таком пространстве я планировал изобразить Нагорную проповедь!

Смехотворно! Не то, чтобы у Иисуса не было возможностей, но я еще их не выяснил для себя и не видел смысла копировать идеи кого-то еще.

Когда я проснулся следующим утром, вдохновение все еще меня не оставило, поскольку, хоть моя Муза и была вчера пьяна, а сегодня мучилась от похмелья, она была настоящей. Я сделал запасы во все кувшины, и всю остальную неделю в полубессознательном состоянии от отсутствия должной еды и сна плюс чрезмерного изобилия пшеничного самогона я нарисовал лучшую вещь, которую когда-либо писал, а может быть, ничего лучше мне и не удастся — Откровение Пророка Святого Иоанна.

Ангелы во всех четырех углах высокого потолка, венки из цветов гнева над музыкальным ящиком, телевизором и дверьми в женский и мужской туалеты. Бог отец со сверкающим нимбом на этом потолке, его длинные седые волосы и борода разбросаны в безумной буре, а его лицо было наполовину человеческим, наполовину львиным. Бог сын по его правую руку был менее удачно изображен — я хотел показать, что он жалеет проклятых грешников, которых он старался бросить в вечный огонь, — ну, он вышел как мрачно удовлетворенный приверженец течения возрождения Христа, который говорил: «Я ведь вас предупреждал». Языки пламени вокруг тронов — не пламя ада, заметьте, — созданные по образцу солнечных протуберанцев, — возносились к Святому Духу, чьи крылья несли своего парящего владельца. Гавриила я сотворил по образу и подобию того, что однажды видел в кино, — трубача в эру забытого джаза, Бикс Бидербека, он очевидно выдувал джазовые рифы и, синкопируя, тем самым заработал бессмертную жизнь. Остальные ангелы более старшего возраста, вся святая команда обезумела от его концерта. Некоторые были недовольны, пытаясь сконцентрироваться на своей работе, но одна одуревшая парочка слушала в полном экстазе. Что касается меня, я и сам некоторое время своей собственной жизни провел в зверинце у трона… О, я заболтался.

— Нет-нет, продолжайте, — сказала она, не спуская с него глаз.

— М-м-м, ну, хорошо, отбросив этимологию, почему фрески никогда не занимают пола, если принять во внимание, как мало свободного места на современных потолках. Тот пол стал Землей. Из нее поднимались мертвецы. Виднелись упавшие надгробные камни, могилы открывались, вся сцена — сплошной хаос, поскольку я догадывался, что к моменту Судного Дня каждое местечко на планете будет использовано тысячи раз для похорон. Я сомневался, будет ли восстановление плоти одновременным — поэтому я показал различные стадии этого процесса — свежие трупы, уже наполовину сгнившие, череп, катящийся, чтобы соединиться со своим позвоночником, два скелета, повздорившие из-за большой берцовой кости, древний прах, начинающий принимать очертания привидения… И полностью восставшие тела! Я не пытался достичь трагического благородства фонтана Орфея в Стокгольме. «Откровения» — это дикая книга, верх невменяемости. Самые слабые среди воскресших с трудом пытались принять горизонтальное положение с помощью стульев за стойкой. Парочка любовников кричала от радости в объятиях друг друга, да, однако, они были довольно старыми, когда умерли. Припоминая, что на небесах не существует браков, молодая парочка старалась урвать момент. А, ну, еще ковбой и индеец скакали и дико кричали, все остальное вы легко можете представить.

Вдоль нижней части передней стены я расположил вид далеких горящих городов, наводнения, землетрясения и подобные бедствия, включая удар молнии, который

поразил фундаменталистскую церковь. На правой стене спасшиеся летели вверх, как сухие листья при ветрах циклона. Большинство я изобразил наподобие счастливых пьяниц, бездумных чугунных голов и т. д., но некоторые выглядели подозрительно, некоторые вызывали недоумение, одного здорово тошнило от полета. Естественно, все они были обнаженные. В манускрипте ничего не говорилось о восстановлении их покровов. На левой стене грешники точно таким же образом низвергались вниз. Адское пламя стремилось им навстречу, чтобы поприветствовать их, и несколько первых начали уже шипеть, о, это не было приятным зрелищем. Не были приятными и дьяволы, которые поторапливали их. Я пропущу некоторые детали. Сатана собственной персоной был несколько лучше, в стиле фонтана Орфея. Одна его рука была протянута, чтобы сгрести грешников, другой же он грозил Богу, потрясая кулаком с вытянутым указательным пальцем.

За стойкой для наслаждений покупателей расстилался вид других оппозиционеров Бога — Великая Вавилонская Блудница со своими животными инстинктами. Я нарисовал этих животных попарно. Она смотрела на Антихриста взглядом, выражающим готовность, и сделал совершенно очевидным то, что он имел в мыслях… Но, простите, я не хотел задеть вас.

Извинение Скипа было проформой. Она хихикала.

— О, мой, о, мой Бог, — сказала она. — И как на это отреагировал городишко?

— Несмотря на то, что я был навеселе, и в голове у меня был ветер, мне не могло прийти на ум, что они могут оценить мое творение по достоинству, — Скип вздохнул. — Мне пришлось доказывать собственное прозвище в тот день. Не в первый инее последний раз я был рад, что преуспел в карате и кэндо. Без сомнения, владелец все закрасил.

Она очнулась. Он понял, что яркость описания этого события была более чем бахвальством, и она заметила это.

— Странно, — сказала она медленно, — Мне никогда не доводилось встречать никого, кто имел бы в крови артистические и художественные наклонности.

— Это принимает самые странные формы, — он попытался увильнуть. Его увертка не достигла цели.

— Конечно, компетентные иллюстраторы, — продолжала она. Она смотрела то на воду, то на палубу. — Некоторые, которые хвастались своим предназначением, но оказывались некомпетентными. Ни один из них не был настоящим художником, таким, какими, я знаю, являются музыканты и ученые от Бога. Пока не встретила вас сегодня.

Смею ли я открыться? Да, осторожно, осторожно. Форсировать те микросекунды, когда она показала свое неприятие предмета.

— Благодарю вас, — произнес он медленно. — Однако я подозреваю, что нет такой личности сейчас в живых, за исключением, может быть, Рембрандта или Баха, которая могла бы сравниться артистическими и художественными наклонностями… со знаменитым гостем Земли.

Вздрогнула ли она? Он не мог сказать наверняка. Но подняла вопросительно брови.

— С Сигманианцем, — Скип указал наобум в небо.

— Ну, м-м-м, Кантер, — она как ни старалась, все же покраснела, — Кантер, как вы знаете, оказалось, она доказала, что это существо настаивает на определенных эстетических стандартах, которые оно требует. Как, скажем, период японского дворянства Хей.

— Не то, к чему я клоню, хотя работа доктора Кантер предполагает, что мои представления могут и не оказаться такими уж сумасшедшими.

— В чем же ваша идея? — Теперь она проявляла только вежливую заинтересованность, он признавал это, и все-таки она не казалась сдавшей позиции.

Он припомнил, как играть в игру «Рыбка на тонкой леске».

— О, ничего особенного. — Он повернулся, облокотился о перила и уставился на волны. — Идея, которая может прийти в голову бродяге.

Она пододвинулась, чтобы встать рядом с ним.

— Продолжайте, Скип. Ну же.

Он изо всех сил старался остаться спокойным.

— Возможно, я здорово ошибаюсь, — сказал он. — Я думаю, что знаю, зачем прилетел Сигманианец, и что он делает, и почему он едва обращает на нас внимание, и как мы сможем его заставить сесть и махать хвостом, которого у него нет, и объявить, что ничего не может быть слишком хорошо для человеческой расы. Экстравагантно с моей стороны, как вы считаете?