За веру, царя и Отечество
Шрифт:
Благодаря регулярным поездкам Альберта Карловича в Москву, у него не возникало ощущения брошенного мужа, наоборот, после небольших разлук любовь Амалии всегда была желанной и романтичной.
Самодурства при Гохмане действительно стало меньше. Местные мужики были к управляющему справедливы – хотя он и немец, но человек оказался вполне порядочный и даже благородный, зря никого не обижал. Только работать «по-немецки» мужики всё равно не стали – никакой выгоды для себя они в этом не видели.
Однажды во время приезда Гохмана в Главную
Машкино в те времена зело бедствовало. И без того маленькая деревня делилась на две вотчины: Меншикову принадлежало восемь дворов и шестьдесят три души обоих полов, а князю Долгорукову – четыре двора с тридцатью пятью душами. Конечно, любой заводик или мастерская пошел бы нищей деревне на пользу.
Для свечной мастерской за лето поставили бревенчатый сруб, соорудили амбар для сырья и готового товара, сделали навесы для дров. Ещё по весне Гохман отправил Петра Трофимова, тридцатидвухлетнего женатого, но бездетного мужика в село Старицу Тверской губернии учиться мастерству на свечном заводе. Счастливая мать Петра утром и вечером клала поклоны перед божницей, каялась в своем грехе и, промаявшись месяц, пошла к батюшке Георгию Иванову на исповедь.
– Прости меня, батюшка, грех на мне большой. Прошлой осенью не приходила на исповедь, не причащалась… – Мария Дмитриева сглотнула комок, замолчала…
– Это мне ведомо. Говори, ничего не скрывая, раба Божия Мария.
– Овдовела я прошлый год. Муж-то мой Трофим переселся * на поле, сильно хворал. Как уж я просила Господа о милости, но не уберег Он мужа. А следом и внука Гавриила забрал. Хворали мы тогда, все в лежку лежали – никто не помог. Бедствовали страшно. Упясталась ** я, разуверилась в милости Божьей, потому и не пошла на исповедь… – Мария снова замолчала.
______________________________
* Переселся(устар) – надорвался работая.
** Упясталась (устар) – сильно устала.
– Что же ты нынче пришла?
– Стыдно мне перед Богом, виновата я перед Ним. Сына моего Петра мастеровым сделали, деньги хорошие платят, видно дошли до Господа мои молитвы и слезы. Прости меня, батюшка!
– Бог простит. Да видно уже простил, коли не оставил тебя своей милостью. Впредь такого греха на душу не бери, может статься, что не успеешь исповедаться и покаяться, тогда на том свете никогда покоя не найдешь. Иди с миром, раба Божия Мария… Всё у тебя будет хорошо!
* * *
Не только свечной мастерской запомнился мужикам управляющий Гохман. В десятом году
Вернее сказать, не сам Гохман праздничный переполох устроил – этот педант и сухарь не способен на удаль и размах, а дружок его, сослуживец по морской службе. В общем, расскажу всю историю по порядку.
Альберт Карлович был человеком гостеприимным, но не часто скрашивали желанные гости его одиночество в деревенской глубинке, а нежеланные, которые появлялись гораздо чаще, чем ему хотелось бы, были для Гохмана всегда в тягость. Пустопорожние длинные разговоры во время вечерних посиделок раздражали и утомляли его, и лишь положение хозяина дома удерживало за столом.
Своих товарищей по морской службе управляющий Гохман не забывал, переписывался с ними, приглашал в гости в «чудесный подмосковный уголок на Сходне». И вот на Масленицу прикатил к нему сослуживец Богуславский Виктор Романович, капитан-поручик линейного 100-пушечного корабля «Гавриил». Если быть до конца точным, то парусник «Гавриил» уже полгода стоял в ремонте, а Виктор Романович проходил службу во 2-м Балтийском флотском экипаже, то есть на кронштадтском берегу. Именно там он научился новой игре, которая была чрезвычайно популярной среди офицеров Его Величества.
В ворохе багажа, который бородатый кучер споро выгружал во дворе управляющего, внимание Гохмана привлек громоздкий короб и связки ровных круглых палок – полдюжины длинных и два десятка коротких.
Альберт Карлович поинтересовался:
– Зачем ты эти деревяшки привез? У меня есть дрова, правда, не такие ровные.
Богуславский засмеялся:
– Сейчас посидим, поговорим, и я покажу тебе новую иг-
ру. В своём экипаже я чемпион по разбиванию фигур.
– По разбиванию… каких фигур?
– Я всё потом покажу, а сейчас будь добр, прикажи, чтобы этот короб осторожно занесли в дом.
– Что в этом коробе? Фигуры, которые ты будешь разбивать?
Богуславский был в отличном расположении духа, поэтому много и непринужденно смеялся.
– Мой дорогой друг, это чудесная вещь! Я купил её недавно в Петербурге на ярмарке. Называется – самовар! В нем кипятят воду, получается превосходного вкуса чай. Ты такого ещё не пил!
– Ты сам варишь еду? Эти круглые дрова для самовара?
Виктор Романович снисходительно вздохнул:
– Эк ты, братец, отстал от жизни. Ты чай пьёшь? Или в своей глуши одним квасом пробавляешься?
– Почему одним квасом? И чай пью, и пунш делаю.
– Вот я тебя сегодня чаем из своего самовара угощу, пусть только дворовый углей из печки запасёт.
Прошли в дом; прислуга готовила комнату для гостя, накрывала стол в гостиной – кругом стоял тот веселый переполох, который случался только по приезду желанного гостя. Под руководством Виктора Романовича на кухне распаковали таинственный короб.