За веру, царя и социалистическое отечество
Шрифт:
– Именно так. – Небритый, которому, очевидно, сейчас досаждало абсолютно все, а в особенности солнечный свет, болезненно поморщился. – А не оставить ли нам на время это пустое занятие? Траву скоро скосят, и бутылка найдется. Есть в конце концов и другие приметы… Давайте лучше вернемся на станцию Разлив.
– Да, да! – оживился бритый. – В вокзальном буфете имеется вполне приличное пиво синебрюховского завода. Ничем не хуже швейцарского или немецкого. Великолепное пиво! Не так ли, Григорий Евсеевич?
Небритый на сей раз ничего не ответил, только кивнул, сглотнув слюну. Зато высказался суровый иностранец.
– Пива после социалистической революции тоже
– Где же нам, позвольте узнать, жить? Не под кустом ведь? – заволновался бритый.
– Шалашик поставьте в укромном месте. Относительно снабжения я сам позабочусь. Разносолов не обещаю, но селедкой и черным хлебом обеспечу.
– Про чай не забудьте, – напомнил бритый. – И про газеты! Газеты – это самое главное. Причем любых направлений, включая проправительственные.
– Газеты само собой, – кивнул иностранец. – Селедку-то во что-то надо заворачивать… Какие еще будут пожелания?
– Ружье, – сказал небритый. – И удочку.
– А мне что-нибудь для умственной деятельности. – сказал бритый. – Хорошо бы полное собрание сочинений Маркса и Энгельса.
– Полное не обещаю, – ответил иностранец. – Но «Критика Готской программы» и «Анти-Дюринг» будут.
– Благодарствую. – Бритый оглянулся по сторонам, как бы заранее выбирая место для лагеря. – И долго продлится это наше добровольное изгнание?
– До тех пор, пока в Петрограде все не утрясется.
– Вы хотите сказать: пока не прекратятся гонения на большевиков?
– Нет, пока большевики не доведут свои гонения на Временное правительство до логического конца и не возьмут власть одной рукой за горло.
– В чем же тогда должна состоять наша роль? – Бритый насторожился.
– В решающий момент вы возьмете правительство за горло другой рукой. Так вернее будет.
– Задушим, стало быть, министров-соглашателей. Ну-ну… А потом?
– А потом сформируете новое правительство и разделите министерские портфели между соратниками. Но предварительно скажете для истории какую-нибудь выспреннюю фразу про то, что социалистическая революция, о необходимости которой постоянно твердили большевики, победила. Впрочем, не мне вас учить ораторскому искусству.
Слова эти мало успокоили бритого. Картавя от волнения еще больше, он засыпал своего оппонента множеством вопросов, больше похожих на упреки:
– Кто же займется подготовительной работой? Агитацией в массах? Созданием рабочих отрядов? Организационными мероприятиями? Разложением казачьих и юнкерских формирований? Подпольной печатью? В партии почти не осталось толковых товарищей, способных взвалить эту непомерную ношу на себя. Как они обойдутся без нас?
– В феврале распрекрасно обошлись. Обойдутся и на сей раз. Меньше будет фраз, зато больше дела. Победа добывается не резолюциями, а штыками.
– По-вашему, мы не годимся для вооруженной борьбы? – возмутился бритый. – Вы ставите нас на одну доску с безответственными болтунами вроде Дана и Церетели! Отсюда один шаг до прямого обвинения в забвении интересов пролетариата. Хуже того, вы, очевидно, полагаете, что мы просто путаемся в ногах у восставшего народа!
– Ничего
– Спасибо на добром слове, товарищ Джон Рид. – Бритый опять машинально потянулся к своему голому подбородку, но тут же отдернул руку. – Для российского рабочего движения вы сделали чрезвычайно много. Вытащили нас из швейцарского захолустья, постоянно поддерживали материально, можно сказать, спасли в страшные дни разгула буржуазной реакции. Надеюсь, мы будем плодотворно сотрудничать и в дальнейшем. Большевистская партия, со своей стороны, изыщет возможность по достоинству вознаградить ваши заслуги.
– Мне много не надо. – Джон Рид скромно потупился. – У подножия мемориала, где найдут свое вечное успокоение борцы, павшие за свободу трудящихся, оставьте местечко и для меня.
– Какие-то у вас шуточки невеселые. – Бритый прищурился, словно лекарь, выискивающий у пациента тайную хворь. – Сами ведь говорили, что скоро все наладится.
– Это смотря что наладится… Я, Владимир Ильич, знавал многих людей, чьи мечты сбылись, но ни единого, кого бы это долго радовало. Скорее наоборот, вместо радости наступало горькое похмелье. Боюсь, как бы и вас не постигла подобная участь… – Джон Рид отошел немного в сторону и носком ботинка выковырял из травы невзрачный бурый гриб из тех, которыми гнушаются даже самые прожорливые жучки. – Вот вам еще одно поручение. Кроме поиска денег, конечно. Собирайте для меня вот такие грибочки. Режьте их на части и сушите на солнце. Чем больше соберете, тем лучше. По мере накопления их будет забирать специально посланный мной человек.
Владимир Ильич Ленин просьбе американца особого значения не придал, видимо, сочтя за очередное чудачество, а подошедший ближе Григорий Евсеевич Зиновьев брезгливо поморщился.
– Это ведь поганка. Ее еще собачьим грибом зовут. Сущая отрава. Лучше я вам боровичков соберу. Они вот-вот должны появиться. Жареные боровички под «смирновскую» – истинное наслаждение! – Он чмокнул кончики пальцев, сложенные щепотью.
– Боровичков мне как раз и не надо, – запротестовал Джон Рид. – Для собственного употребления, конечно, собирайте. На одной селедке долго не протянешь. Но я интересуюсь исключительно вот такими уродами. Только попрошу вас каждый раз после окончания сбора грибов тщательно мыть руки. Не приведи господь, если пролетариат раньше срока потеряет своих вождей… Вам же, Григорий Евсеевич, мой личный совет. Причем совет настоятельный. Постарайтесь все же найти пропавшие деньги. Иначе лет этак через двадцать про них опять вспомнят. Но разговаривать с вами будут уже на повышенных тонах. Вполне возможно, что дело дойдет и до рукоприкладства.