За веру отцов

Аш Шалом

Шлойме сидел, не шевелясь, смотрел на жену. Такой слабой, такой беззащитной и прекрасной была она сейчас! Ему казалось, что он ее не узнаёт, все земное покинуло Двойру, небесный свет сиял на ее лице, будто это не она, а праматерь Рахель спустилась с неба, будто это сама Божественная душа явилась оплакать разрушенный Храм.

Глава 7

По воде

С наступлением ночи в людях проснулась надежда и воля к жизни. Мендл позабыл о смерти, энергия снова вернулась к нему. Он огляделся по сторонам. Все поняли, о чем

он думает. Мендл посмотрел на спящую Двойру.

Она молода и красива. Если казаки схватят ее, они оставят ее в живых, но сделают с ней то, что хуже смерти. Все это понимали, хотя никто не высказал эти мысли вслух.

Тем временем кладбище пришло в движение. Люди появлялись из укрытий, собирались вместе, о чем-то тихо говорили. Это еще больше ободрило Мендла. Он встал.

— Мендл, куда ты?

— Хочу подойти к забору, посмотреть, может…

— Мендл…

— Тише.

— Куда ты пошел? Я тебя не пущу! — Юхевед попыталась остановить его. — Если умирать, лучше умрем вместе.

— Подойду к забору, может, есть какая-то надежда.

Двойра проснулась. Спросила, испуганно глядя по сторонам:

— Кто это играет? Я слышала музыку во сне.

И правда, издали доносился тихий звон крестьянской лиры. Страх вернулся. Кто-то сказал, что это идут казаки. Люди снова начали прятаться среди могил, старались не дышать, матери укрывали платками детей, чтобы те не закричали. Тихо стало на кладбище, только шелестели листья верб, а звон лиры все приближался.

Наконец струны смолкли и кто-то позвал:

— Евреи, пора! Чего вы ждете?

В слабом свете звезд стоял старый нищий с лирой в руке.

— Кто ты?

— Не узнаете? Это я, портной. Я говорю по-украински, вот и затесался среди гоев. Уходите скорее! Я слышал, они говорили, что на кладбище спряталось много евреев со своим золотом и серебром. Когда рассветет, они придут. Уходите!

— Куда?

— Река сейчас спокойная. Злодеи веселятся в городе, пьянствуют и грабят. Несчастен тот, кто это видел! Попробуйте перебраться на тот берег, здесь очень опасно.

Люди снова зашевелились, черные тени двигались среди надгробий, тихо переговариваясь друг с другом. Вдруг кто-то бросился бежать, кто-то вскрикнул.

— Тише, услышат, — отозвалось несколько голосов.

— Что вы делаете? Гои заметят.

— По одному, по одному, через поле, — командовал кто-то.

Все кладбище пришло в движение, только Мендл продолжал сидеть, пристально глядя на Двойру и сосредоточенно размышляя. Кладбище пустело, но он не поднимался с места.

Вдруг кто-то бросился Мендлу в ноги:

— Панычу, спасайся, ночь темна, беги.

Это была Маруся. Увидев Двойру, она кинулась к ней:

— Доченька моя!

Семья Мендла была поражена появлением старой служанки, все обрадовались, на минуту забыв об опасности.

— Зачем ты пришла? Почему ты не в городе? Тебе там ничего плохого не сделают.

— Что ж вы думаете, я брошу своих хозяев, а сама пойду гулять с казаками? Уж лучше вместе с вами погибнуть. Кто делил со мной кусок хлеба, с тем хочу жить и умереть.

— Но как ты нас нашла?

— Шла за вами. Увидела, что мои хозяева побежали на кладбище —

и за ними. Боялась, что прогоните, я ведь другой веры. Спряталась за камнем, сижу тихо, как кошка, и думаю себе: придут братишки, возьму моих деток, прикрою своим телом, скажу: «Меня убейте, братишки, а деток моих не трогайте. Хоть они и другой веры, но это мои дети».

— Возвращайся в город, Маруся, ты же видишь, здесь опасно. Иди к своим, а то убьют вместе с нами.

— Панычу, не гони меня, — стала просить старая казачка, — я вам честно служила, я моих деток не брошу. Я Двойрочку спасти пришла. Вот, платье ей принесла. Я ее спрячу, скажу, что это моя дочь. А чтобы братишки не засматривались, сделаю так, как будто она уже старая, некрасивая. А ты бери хозяйку, бери молодого паныча, и плывите на тот берег. Бог вам поможет. Только молодую панну не берите. Знаю я своих братишек, казаков, они девушку за версту учуют, как собака зайца. За женщину в ад полезут, не то что в воду. Я ее казачкой одену и отведу к рыбаку, тут недалеко. Знаю тут одного. Яиц ему дам, он нас перевезет на лодке. На том берегу встретимся. Или, с Божьей помощью, отвезу ее прямо в Тульчин. Со мной надежнее будет, как зеницу ока буду ее беречь, мою ненаглядную.

Совет Маруси пришелся Мендлу по сердцу. Трудно было ему решиться на расставание с Двойрой, но он понимал, что отправить ее с казачкой будет безопаснее, чем взять с собой. Однако уверенность, что погибать надо всем вместе, была в нем так сильна, что он молчал, размышляя. Никто не осмелился что-нибудь сказать, посоветовать, все ждали его решения.

Но Маруся не дала ему долго раздумывать, снова бросилась к Мендлу:

— Панычу, спасай свою жизнь. Я была в городе, видела, что братишки делают. Они в степи совсем одичали, Бога забыли. Страшные времена пришли. Бегите же, бегите!

— Идите за мной. Какая разница, где мы смерть повстречаем, — сказал Мендл своим.

Они выбрались с лежащего в долине кладбища и поднялись на холм. Сверху был виден казачий лагерь, раскинувшийся вдоль реки. Под котлами горели костры. Лагерь не спал. Тут и там слышался звон струн, пение, пьяные крики. Кое-где танцевали, собрав возле себя зрителей.

Маруся упала Мендлу в ноги:

— Панычу, не ходи туда, видишь, что делается. Это смерть. Братишки нас увидят, носом почуют.

— Придется расстаться. Так и так смерть стоит перед нами. Когда рассветет, они нас заметят. Может, если расстанемся, Бог нас спасет, как до сих пор спасал. Встретимся в Тульчине. А если, не дай Бог, суждено погибнуть, значит, погибнем за Его святое имя, — сказал Мендл, обнял своих и поднял глаза к небу. — Господи, помоги нам!

Никто не плакал. Молча обнялись в последний раз.

— Попрощайся с женой, Шлоймеле.

На минуту муж и жена остались одни. Шлойме погладил Двойру по голове:

— Двойра, верь, Всевышний все может, даже когда нож уже приставлен к горлу.

Жена не ответила, только поглядела ему в глаза.

— Мы увидимся, Двойра. Ты праведница, ради тебя Всевышний не даст нам пропасть.

— Ради тебя, Шлойме. А если не увидимся, предстану перед Богом в праведности и чистоте, как ты меня учил.