За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера
Шрифт:
В сумерках добрались до своих. В условленном месте, на площадке восточнее трубы, меня ждали Куликов, Горожаев, Шайкин и Морозов. Не было Васильченко, Воловатых, Дрыкера...
Перевязав друг другу раны, мы пошли искать их. Нашли только утром под берегом Волги, у санитарного причала. Дрыкер, Воловатых и Васильченко оказались здесь не по своей воле. Их принесли санитары. Воловатых и Васильченко были контужены. Они не могли стоять на ногах. Дрыкера сильно тошнило. Опухшие, с красными глазами, лежали они на берегу, на голых камнях без подстилок. За минувший день тут скопилось несколько
Мы забрали своих товарищей и поднялись по Банному оврагу в расположение штаба своей 284-й дивизии.
Разместили нас в двух блиндажах оружейных мастерских. Первым к нам заглянул Николай Логвиненко. Он был назначен на должность начальника штаба второго батальона и прибыл в штаб полка по приказу начальника штаба капитана Питерского. Вскоре сюда зашел и бригадный комиссар Константин Терентьевич Зубков. В это время медицинские сестры Люда Яблонская и Женя Косова как раз обрабатывали раненых, смывали кровоподтеки. Наше обмундирование было изорвано в клочья. Комиссар приказал заменить его и подстричь нас всех под машинку.
Старшина хозвзвода Михаил Бабаев принес комплект летнего обмундирования.
Вымытые, подстриженные, чисто выбритые, мы стали похожи на призывников в плохо подобранной амуниции. На мне, например, все топорщилось, гимнастерка висела мешком, сапоги хлябали — на четыре размера больше...
Пришел командир дивизии полковник Николай Филиппович Батюк. Его привел сюда Зубков. Как старший команды я доложил о выполнении задания, о потерях снайперов. Комдив окинул нас взглядом, пристально посмотрел на меня и засмеялся. Смеялся он заразительно, но это бывало редко: он всегда выглядел недовольным. Пустых докладов Батюк терпеть не мог, поэтому многие штабные работники старались больше молчать при нем. И я, признаться, ждал от него разноса за что-нибудь (разве знаешь, за какие неполадки может отругать старший командир), но комдив рассмеялся, и в блиндаже стало как будто уютнее, теплее.
— Кто это вас так разрисовал? — спросил Батюк, глядя на лица снайперов.
— Медицинская сестра Яблонская.
— За что же это она вас так размалевала?
— За фрицев, — ответил Куликов.
— Ну хорошо, до свадьбы времени много. Слушайте свою задачу: в три часа ночи командарм будет проходить мимо наших блиндажей... К этому времени в Банный овраг подойдут снайперы из других дивизий. До трех часов отдохните. А ты, Зайцев, в этом обмундировании похож на огородное чучело. Ступай в блиндаж к бригадному комиссару, там переоденешься.
Я покраснел и уже готов был отказаться, но комиссар кивком головы дал понять: «Не ерепенься!»
У входа в блиндаж комиссара стоял молоденький небольшого роста солдат. Он курил трубку, набитую табаком «золотое руно».
— Скажи, дорогой интеллигент, — обратился я к нему, — где тут блиндаж комиссара?
Он посмотрел на меня пристально и отпарировал:
— Я тебя, огородное чучело, уже давно жду. Заходи...
В блиндаже ко мне подошла девушка в гимнастерке, перетянутой широким офицерским ремнем с висевшей на нем маленькой кобурой. Протянула мне руку.
— Лида.
— Василий Зайцев, — ответил я. И тут же
— Правда ли пишут в газетах, что вы на дуэли с фашистским снайпером пользовались зеркальцем? Интересно, кто это вам одолжил его? Откуда знаю? Да ведь наш бригадный комиссар собирает вырезки из газет о ваших делах. Вот и ответственный за это дело — Алеша Афанасьев...
Мой проводник расплылся в улыбке.
— Вы меня извините, — сказал он, — я вас не знал в лицо, думал, пришел какой-то агитатор, вот и провел в блиндаж к комиссару, — у него сегодня вроде бы совещание. А вы действительно Зайцев?
Я достал комсомольский билет, протянул Алеше.
— Вот здорово! — воскликнул он. — Будет хорошая статья: «Василий Зайцев в гостях у бригадного комиссара Зубкова».
Появился Зубков. Он улыбнулся и сказал:
— Можешь, Алеша, не радоваться, такой статьи в газете не будет. Будет статья: «Снайперы 284-й стрелковой дивизии на беседе у командующего 62-й армии генерал-лейтенанта Чуйкова».
Он прошел в угол, достал кожаный портфель, вытащил общую тетрадь и сказал мне:
— Садись поближе, давай побеседуем, а то времени у нас мало. Рассказывай.
— О чем, товарищ бригадный комиссар? — спросил я.
— Расскажи свою биографию.
— Зайцев Василий Григорьевич, родился в 1915 году, в лесу, на Урале...
Комиссар перебил меня:
— Обожди, Василий, как это понимать — родился в лесу? Наверное, все-таки в деревне какой-нибудь. А то, по-твоему, выходит в дремучем лесу, под пеньком!
— Нет, товарищ бригадный комиссар, родился я в лесу, в бане лесника, в страстную неделю. На второй день моего рождения мать увидела у меня два зуба. Плохая примета — меня должны были разорвать хищные звери... Отец воевал в империалистическую войну, служил солдатом 8-й гвардейской Брусиловской армии. Вернулся домой инвалидом в 1917 году. В детстве мне дали прозвище — Басурман. Учиться мне было негде. Дед учил ремеслу следопыта, охотника. Я хорошо стрелял, умел расставлять петли на заячьих тропах, силками ловил косачей, шатром накрывал рябчиков, с дерева набрасывал аркан на рога диких козлов...
Незаметно я увлекся воспоминаниями. И снова получилась исповедь...
В дверях показался начальник политотдела подполковник Василий Захарович Ткаченко. Бригадный комиссар захлопнул тетрадь.
— Ну, хорошо, Василий, продолжим в следующий раз, а сейчас иди переоденься.
Алеша и Лида ждали меня в соседнем отсеке. На нарах горкой лежало чистое обмундирование и даже новенькая пилотка, а на пилотке — носовой платок! Возле нар стояла пара яловых, поношенных, правда, но добротных сапог.
— Переодевайтесь, а потом пойдем ужинать, — сказала Лида и ушла.
Я удивленно смотрел на вещи.
Обмундирование подошло мне, как по заказу. Оказалось, оно принадлежало бригадному комиссару Зубкову. Только на ремне не хватало дырочек... Из окопного солдата я превратился в «пижона» — так назвала меня Лида за ужином.
В три часа ночи снайперы наших полков собрались в блиндаже командира дивизии. Здесь был уже и Григорьев. Появился Василий Иванович Чуйков. Он поздоровался с каждым за руку, затем, улыбаясь, сказал: