За землю Русскую
Шрифт:
— Жива, — ответила боярыня еле слышно. Голос ее — хриплый, задыхающийся — прозвучал глухо, будто донесся из-за стены. — Ты, Якун? — спросила.
— Я. Не отмучилась, зрю?
— По грехам моим и муки мои, Якуне, — чуть приподняв голову, промолвила Настасья Акимовна. Взгляд ее оторвался от потолка, и прямо перед собой боярин увидел темные, провалившиеся глазницы. — Рада отмучиться, Якуне, а по грехам-то… Не посылает бог за моей душенькой.
— Молилась бы…
— Молюсь. Покоя не ведаю. Тебе-то,
— Тяжко, — поморщась, признался Лизута.
— Недолго… Потерпи!
Настасья Акимовна закрыла глаза, голос ее чуть слышен.
— Терплю, — промолвил Лизута с сокрушением. — Ни смерти тебе, ни живота. Который уж год так-то! Доколе, Настасья?
— Божья воля, Якуне.
— И в горнице у тебя духотища, живому человеку мочи нет.
— Знобит меня… Жду милости…
— Нету, — перебил Лизута, — нету милости, Настасья. Молитва не достигает, подумала бы… Сама… Не во грех оно… Отмолим. Сто сорокоустов по тебе закажу, сколько воску лежит в клетях — весь велю перетопить на свечи, во спасение души твоей раздам в милостыню…
— Не торопи! Скоро ведь…
— Ты Маланье молви, — Лизута наклонился к боярыне. — Она… Легкая у нее рука.
Настасья Акимовна не открыла глаз. Силится что-то сказать, но с шевелящихся губ не слетает ни одного слова.
— Не могу, — наконец разобрал Лизута. — Не могу, Якуне.
— Легче будет, — боярин продолжал уговоры. — Мученица ты, ангелы-то рядом, ждут… Слышишь, Настасья?
Настасья Акимовна не ответила. Ни слова, ни стона от нее, только хриплое дыхание тяжело вырывается из груди. Лизута склонился ниже. «Тоща-то, осподи! Каждая косточка наяву».
— Настасья! — позвал. — Настасья!
Тихо. В полутьме горницы кажется, что губы Настасьи Акимовны глубже ввалились в беззубый рот, нос обострился еще резче.
Ступая на носки, стараясь не скрипеть половицами, боярин Якун выбрался в переход. Неподалеку, на конике, дремлет Маланья, ближняя наперсница боярыни. Увидев Маланью, боярин выпятил грудь, на поклон холопки не глядя бросил:
— Заснула болярыня, не буди!
Глава 6
Княжие бояре
С вечера еще Александр Ярославич сказал воеводе Ратмиру, чтобы утром седлали коней.
— Соберусь в Городище, — сказал он. — Выедем рано, по росе…
Александр давно не был в Городище; собираясь туда, он намеревался побывать и на Нередище, у чернеца Макария. Макарий звал князя посетить учительную палату в монастыре, послушать отроков, обучающихся искусству книжному и письменному. «И зайди, княже, в дом спасов, — писал Макарий, — где трудами моими закончено изображение великого князя Ярослава Всеволодовича; огляди и скажи: достойно ли творению моему быть среди искусных изображений, созданных мастерами новгородскими?»
Утро
— Собирайся в Городище, Параша, — сказал он княгине, навестив терем. — Велел я возок готовить.
— Ой, да как же? — от радостного волнения смутилась княгиня. — Мамка!
— Уволь, князюшка, мы не поедем, — вступилась мамка. — Ну-ко сколько-то верст по городу, да по мостовым, да по ухабам…
— Тесаные мостовые, не тряски, — возразил Александр. — И ухабов на пути нет, не зима…
— Нет, княже! Колдобины да рытвины на дороге, — упрямо твердила мамка. — Погляди-ка на княгинюшку, куда она такая-то!..
Княгиня была в просторном летнике, но и он не скрывал выпуклую округлость ее живота. От последних слов мамки Прасковью Брячиславовну бросило в жар. Стыдно! Такой-то, брюхатой, да как ей показаться рядом с Сашенькой! Александр понял ее смущение, засмеялся:
— И впрямь, Параша, мамка дело молвила. Тяжелая ты…
Он поцеловал ее в лоб, потом в губы, обнял и покружил по горнице мамку. Хлопнула за ним дверь. Евпраксеюшка, охая, опустилась на скамью.
— Ох, уморил! Ну-ка, меня да в круги…
— Не ворчи, мамка! Стыдно мне перед Сашенькой…
— Какой же стыд, что ты, осударыня! В твоем-то виде на людей на всех тебе свысока глядеть, а не стыдиться. Не девка, чай.
…В горнице у себя Александр застал Ратмира. Воевода стоял у открытой оконницы, шелом он держал в руке, и забегавший с улицы ветерок ворошил на голове седые волосы.
— Что случилось, Ратмир? — зная, что старый витязь задаром не обнажит голову, спросил Александр.
— Набат, княже… Звонят у святой Софии.
На пути сюда Александр слышал частые нестройные удары колокола, но не подумал о набате. Он все еще не мог сдержать улыбки, вспоминая растерянность княгини при встрече с ним, ее стыдливо покрасневшее лицо. Казалось, только сегодня, когда зашел в светлицу и увидел Парашу, понял, что она будет матерью. Теперь, после слов Ратмира, Александр прислушался к звону. Улыбка сбежала с его губ. Тонкая, еле приметная морщинка пробороздила лоб.
— Почто звонят? — спросил.
— Вече… Зовут Софийские концы.
— Пусть! С той ли вестью шел ты?
Ратмир взглянул в лицо Александра. Ни движением, ни жестом князь не выдал своего беспокойства.
— Может, и не с той, да вороны, княже, нынче громко каркают.
— Перестанут.
— Тише будет… — Ратмир помолчал и, как бы вспомнив о вести, с которой пришел к князю, сказал — Митрополичий монах прибыл на Нередицу. Бранит и хулит все, что сделано там новгородскими мастерами.
— Грек? — Александр поднял брови.