Забавы Герберта Адлера

Кригер Борис

– Когда тебе было семнадцать, ты сбежала из дома. Чего тебе не хватало?

– Того же, чего мне не хватает сейчас. Свободы от твоей опеки!

– Результатом твоего упрямства будет моя смерть…

– Знакомые мотивы… Мама, мне уже не семнадцать!

– Ты это уже говорила. Попробуй сказать что-нибудь новенькое.

– У меня есть свидетели, что все, в чем меня обвиняют, – ложь… Почему ты заведомо считаешь дело проигрышным?

– Да потому, что Герберт купается в роскоши, а у тебя нет денег матери на муку.

– У меня есть деньги… На муку…

– Пока есть… И если есть, то зачем ты морочишь мне голову? Специально меня запугиваешь?

Точно Герберт про тебя говорит, что ты денежный садист!

– Ну и убирайся к своему Герберту! Может быть, он тебе денег на муку даст!

– Да, может, и даст! Он мне вообще предложил выплачивать… – мать осеклась. Анна насторожилась.

– Ну, продолжай, что же ты замолчала?

– Это не имеет значения… Я все равно отказалась.

– Отказалась от чего? Он что, хотел тебя купить? Ах, как это на него похоже!

– Ну вот, я так и думала… Может быть, ты выслушаешь меня, прежде чем запишешь родную мать в Иуды?

– Да после такого… Да после такого… Да после такого разве у меня есть мать?

– Замолчи и послушай… Он сказал, что всегда относился ко мне с большим уважением, и что даже к тебе относится… хорошо.

– Ну, конечно…

– И сказал, что готов платить нам с отцом пенсию, поскольку твой бизнес будет недееспособен, пока ты не найдешь новую область, в который вы не мешали бы друг другу…

– Так ты все за меня решила? Ты уже и бизнес мой прикрыть согласилась?

– Он не против, чтобы ты занималась бизнесом… Он против, чтобы ты конкурировала…

– Это незаконно! Он не может мне запретить…

– Все он может… Все он может.

– Дело сейчас не в этом. А в твоем предательстве, мама.

– Значит, ты не хочешь завершения всего этого кошмара?

– Хочу.

– Так в чем же дело? Он ведь не так уж много просит. Ну, хочет он извинений, так извинись.

– Только если и он извинится…

– Аня, не разыгрывай из себя Клеопатру… Дело не в извинениях. На что ты семью кормить будешь? Он же порушил весь твой бизнес, и с каждым шагом твое положение становится только хуже.

– Это он тебе сказал?

– Это объективная реальность, Аня…

После продолжительных боев противник все же вывесил белый флаг, хотя Герберт и не знал, насколько искренне согласие Анны на завершение этой бодяги.

«Мне надоело… – вяло размышлял Адлер, – мне просто опостылело, что жизнь состоит из вялых промежуточных состояний, в то время как все совершенно окончательное, четкое, разборчивое, заслуживающее внимания и доверия остается за пределами этого бедового бреда. Жизнь кажется слишком большой и неповоротливой, чтобы каждый раз охватить ее незашоренным взором, чтобы разумно и обстоятельно обдумать ее значение и направление, и от этого мое существование напоминает серию несмелых скачков, оправданность которых настолько сомнительна, что необходим весь грузный багаж невнятной современной философии, чтобы оправдать их, обуздав всегда внезапное, стихийное, но неотступное чувство постоянного предательства самого себя…

Герберту не хотелось еще более усложнять свою и без того запутанную жизнь. Но, по-видимому, Герберта Адлера и вовсе не существовало, не было такого человека. Была концепция, некое место, которое заполнялось решениями и сомнениями, а потом новыми решениями и новыми сомнениями. В этом и состояла сущность Гербрета Адлера – носителя одной из многократно опробованных природой концепций человеческого бытия.

Поколения сменяли друг друга, а

жизнь продолжала оставаться за пределами их осознания. Хорошо отживали те, кто не вдавался в подробности процессов. Они верно понимали, что листику, несомому потоком мутных вод, негоже воображать себя гордым фрегатом, несущимся по воле умудренного жизнью и морской наукой капитана…

Энжела внезапно снова осталась одна. Временное возвращение Стюарда было лишь попыткой возвратить невозвратимое.

Просто поразительно, насколько несерьезно естество отнеслось к вопросам пола. Природе, в общем, глубоко плевать, кто в кого влюбится и что из этого выйдет. Эльза держала симпатичных длинноухих спаниелей, и вот сучка Марта родила шестерых милейших щенков от нелюбимого ею кобеля, а между тем история любви того же кобеля и другой сучки завершилась позорным разрывом… Природа мучает нас, вытребывая наших детей в качестве дани, жертвы, приносимой в честь ее всеобъемлющей концепции жизни, – вот и все сложности, премудрости и примиряющие сами себя разности. Но человеку нужна настоящая любовь, великое и трепетное чувство причастности, а этого не купишь ни натруженными поисками, ни верноподданическими изысками. Конечно, нужно вертеться среди людей, но именно это смешение с толпой и противоречило теории Герберта, его видению жизни семьи, которую он возвел на пьедестал древнего рода, взаимовыручающего механизма единения близких душ.

С одной стороны, Герберт был рад, что Стюардова туча миновала, но постепенно образ одиночества навис над его дочерью, и Герберт ужасался, насколько она кажется счастливой и самодостаточной, проживая одна.

Судьба всегда смеялась над Адлером, терпеливо пытаясь внушить ему, что всему свое время, что подчас стоит не суетиться, а просто размеренно ждать, и счастье само придет и воцарится на опустевших руинах прежних отношений. Но Герберт был беспокойным малым. Он заменял свои деловые устремления простыми житейскими, не видя в них различий, пользуясь теми же подходами и решениями. Поэтому его действия были скорее комичными, чем заслуживающими сострадания и понимания.

Состояние Герберта можно было назвать апатичной горячностью. Ему было глубоко противно заниматься всем тем, что диктовала ему его собственная натруженная натура, но он впрягался и носился как угорелый. Адлер искал Энжеле ухажеров, разумеется, натыкаясь на сплошных ублюдков; пытался улучшить свой бизнес, но лишь растрачивал попусту деньги, потому что бизнес был и так хорош, и все, что в действительности было нужно, – просто тихо ждать, но Герберт не умел ждать и поэтому был почти несчастен на фоне полного благополучия и относительной тишины.

Через некоторое время снова позвонила мать Анны и поблагодарила Герберта, с восторгом сообщив, что всегда верила в него. Адвокаты противоборствующих сторон наконец созвонились, и теперь дело переходило в состояние нескончаемой канители формальностей, которые Герберт вовсе таковыми не считал и полагал, что борьба вовсе не закончилась, но мать Анны была наивной и верила, что беды прошли стороной, и каким-то чудным образом передала ту же уверенность и Герберту, и он, поершившись самую малость, заверил пожилую парламентершу в своих наилучших и наидобропорядочнейших намерениях. Заговорили и о приемлемой форме извинений. Герберт сначала в шутку, а потом все больше убеждаясь в серьезности этой самой шутки, сообщил, что был бы удовлетворен, если б Анна написала сто раз от руки: