Забияка. (Трилогия)
Шрифт:
– Тили-тили-тесто, жених и невеста!
– завел дразнилку всех времен и народов вредный ребенок.
– А ну, брысь отсюда!
– кинула Танька в брата чем попало. То бишь, моей правой кроссовкой.
Не попала. Зато кота прогнала - тот ее высказывание на свой счет принял. Хотел было гордо удалиться, но лапы не справились с задачей, и подло разъехались самым недостойным образом. Животное обиженно посмотрело на пол перед носом, на хозяйку, поднялось на лапки, напрудило лужу. Брат гнусно ухмыльнулся, показал сестренке нос, закрыл за собой
Попав на кухню, я дала волю смеху. До этого крепилась, главным образом потому, что не хотела унижать кота. Они, заразы, гордые да обидчивые. Еще нагадит в мою спортивную обувь! Появилась Танька с мокрыми руками, сердито зыркнула на меня карими глазами, но не выдержала, и тоже расхохоталась. Начало конструктивной беседе было положено.
– Так какие, ты говоришь, у тебя сомнения?
– задала я вопрос вечера.
– Что-то радости у меня нет, - ответила, чуть помедлив, Танька.
– Такое впечатление, что выхожу замуж только потому, что так в обществе принято. Да и Вадик заладил: "хочу из тебя сделать честную женщину!" Можно подумать, что я падшая!
Я проигнорировала Танькины эмоции. Если мы сейчас начнем в них копаться, то разговор сведется к банальному "все мужики - сво", а воз будет и ныне там.
– То есть, ты хотела-хотела, а как тебе сделали предложение, и ты дала согласие, тут же засомневалась?
Танька кивнула головой. Я в задумчивости почесала маковку. Надо было давать ответ, а мне этого делать очень и очень не хотелось. Хуже нет встрять между супругами - они потом помирятся, а вот ты окажешься крайняя. Но у собеседницы были такие горестные глаза буриданова осла, утопающего в трясине, что я решилась.
– Ты ведь знаешь, я недолюбливаю Вадика, - осторожно начала я высказывать свою точку зрения.
– Знаю, - подтвердила подруга.
– Но ты ошибаешься!
– В чем же, позволь полюбопытствовать?
– Он такой… - обратила она на меня горящий взор, - ласковый, нежный, заботливый, предупредительный…
– Хватит-хватит, - жестом остановила я ее.
– А как насчет верности?
– Клянется, что я - его единственная и неповторимая любовь на веки вечные…
– А что так кисло?
– Я ему не верю, - понурив голову, ответила Танька.
– Он меня обманывает…
– А чего же ты тогда согласие дала?
– моргнула я.
– Кстати… Кстати, ты всегда можешь проверить его чувства…
– Это как? Прописать его, и нарваться на развод?
– подняла на меня недоверчивые глаза подруга.
– Не угадала, - усмехнулась я.- Составить брачный контракт, где будет пункт о том, что квартира - твоя и только твоя.
– Неудобно как-то, - поежилась, как от холода, подруга.
– Да и боюсь я его потерять…
– Согласна, неудобно, - жестко ответила я.
– Зато потом ты не будешь костерить себя в том, что, как дура последняя, поверила альфонсу!
Танька
– Раньше ты не была такой жестокой, - наконец, сказала она.
Все правильно. Не была. Внешне не была.
– Извини, я погорячилась, - безо всякого, впрочем, раскаяния, ответила я.
– К тому же, ты не права. Я всегда была такой, просто все больше молчала.
– А теперь не могла?
– с отчаянием в голосе спросила Танька.
– Извини, нет. Ты не забыла, зачем ты меня позвала? Потому что у тебя были сомнения.
– Ты к нему предвзято относишься, - встала подруга грудью на защиту своего жениха.
– Тань, - устало ответила я.
– Давай не будем, а? Ты что думаешь, мне приятно цербером быть? Давай, так: ты все же заведи разговор о контракте, если у него будет положительная реакция, я извинюсь. Публично.
– А если нет? Если он опять будет изображать из себя оскорбленную невинность?
– А что, уже изображал?
– усмехнулась я.
– Да, когда я его спросила про Люську, - всхлипнула Танька.
– Как уставился на меня глазами униженного лемура, так я чуть не заплакала от жалости…
– Да… Если мужиков брак губит, то теток - эта самая жалость… Сочувствую…
– А ты бы что сделала?- вскинулась Танька.
Я встала, налила себе еще чаю. Воззвала ко всем известным мне богам. Зачем, зачем я в это влезаю?
Вернулась на место. Ответила:
– Заявила бы, что не верю, и на гнусную примитивную манипуляцию поддаваться не собираюсь. Правду говорить легко и приятно, как утверждал советский классик. А где, кстати, жених-то? Вы, кажется, вместе жили?
– К Люське пошел, за вещами. Скоро будет, наверное…
Танька снова поникла красивой головой. Боже, какая драма! Толпы средневековых трубадуров рыдали бы от концентрированного маразма этой, в общем-то, банальной и избитой ситуации.
– Короче, Склифосовский, - потеряла я всякое терпение.
– Могу помочь двумя способами. Первый - тебя накрутить. Да так, что тебе будет море по колено, а примитивная манипуляция со стороны всяких там проходимцев - до лампочки. Второй - жениха твоего на откровенный разговор вытащить. И пусть это все будет на моей совести.
– Ага… - жалобно всхлипнула Танька.
– Чтобы я потом, в случае, если Вадик все же хорошим человеком окажется, всю оставшуюся жизнь чувствовала себя полной скотиной? Не-е-е-т…
Ага. Значит, хороший человек - это тот, который наделит тебя, несчастную, непрекращающимся чувством вины до конца дней твоих?
– Ладно, - решила я.
– Плохой девочкой буду я. Только, чур, не мешать мне. А то придется и тебя обездвижить.
Танька радостно закивала красивой головой. А вот мне стало не до веселья. И когда я только поумнею настолько, что в чужую семейную жизнь соваться перестану? Кажется, кто-то совсем недавно про жалость распинался? А сама? Не смогла выдержать слез в карих глазах подруги? Ага, вот и объект.