Заблудшая душа. Диверсант
Шрифт:
Профессор Руг сел за господский стол спокойно, Курат не стеснялся по причине своего простого воспитания, а вот Никора поначалу отказывалась, но после того как я уточнил, что управительница хозяйства в четыре сотни человеческих душ – должность более чем важная, она все же согласилась. Повариху и девочек-прислужниц к общему застолью приобщить не удалось. И я решил не переводить все в приказную форму, немного напуганный грозным доводом управительницы: «Неча немытым рылом портить господину аппетит!»
После сытного ужина и небольшого объема разных хозяйственных дел меня ждала небольшая, зато чистая
Наш роман случился внезапно и довольно необычно, особенно странным было его начало – Никора заметила мой интерес к прибывшей с беженцами девушке, и следующим же вечером я обнаружил Уфилу в своей постели. Сначала хотел закатить скандал и этой «дурехе», и возомнившей себя бордель-мадам управительнице, но в результате выслушал короткую лекцию от Никоры:
– Вы, господин, простите, конечно, такой же дурень, как и все мужики. Хотя вам-то, молодому, простительно. Ну, нравится девка, так берите и милуйтесь, а то ходит, понимаешь, и только косится.
– А если она не хочет?
– А вы спрашивали?
– Нет.
– Во-от, – многозначительно подняв палец, протянула притворно нахмурившаяся управительница. – А я не поленилась и спросила. Нравитесь. Так чего ж хороводы водить. Живите вместе, может, даже ребеночка родите. И вам хорошо, и ей польза будет. А надумаете жениться – так баронесса, коли не дура, только радоваться станет. Так, хватит мне тут голову морочить, идите, а то девка вся небось извелась от страха.
Ну и что ты с этим будешь делать? Не то чтобы я был против, вынужденный целибат утомил до крайности, но все равно как-то непривычно.
Утром меня разбудили деревянный стук за окном и резкие выкрики. Уфилы рядом уже не было. Не знаю, по своей воле или же в соответствии со строгими указаниями Никоры, девушка старалась не обременять меня своим обществом. Если признаться, не могу сказать – радовало меня это или расстраивало. Особой любви я к ней не испытывал, но иногда хотелось чуть больше нежности. Но это все потом, когда придет весна, запоют птички и всякое такое, а пока нужно работать и заниматься.
Так уж сложилось, что и моя собственная душа, и тело Герда Марана были убежденными совами. Поэтому все поползновения Курата по вытаскиванию моей тушки на тренировки ни свет ни заря натыкались на барское и категоричное «нет». Так что, вы думаете, сделал этот гад? Он просто перенес место утренних занятий казаков под окна моей спальни. И теперь вопли тренирующихся казаков вырывали меня из сна не хуже будильника.
Дернув за веревочку, которая вторым концом крепилась к колокольчику в кухне, я вызвал служанок – каюсь, появились у меня барские замашки. Явились обе: и вечно смущающаяся Уфила, и хохотушка Дирата. Зная мои привычки, девушки притащили с собой по ведерку теплой воды. Сотворить здесь нормальный душ так и не удалось, получилось лишь его жалкое подобие. В маленькой комнатушке рядом со спальней на высокой деревянной раме была закреплена кадка на два ведра. В днище кадки торчало медное подобие насадки для душа. Наверх этой конструкции вела удобная лесенка,
После моей команды девушка вылила в кадку подаваемые подругой ведра. Вот так я и мылся по утрам. Весь процесс проходил за занавеской, и я в очередной раз улыбнулся, слушая приглушенную шумом воды возню: Дирата, как всегда, рвалась потереть господину барону спинку, а моя Уфила всеми силами противодействовала этому верноподданническому порыву.
Рыжую Дирату мне уже приходилось выгонять из спальни, застав под собственным одеялом, но наших отношений это не испортило – девушка обладала на редкость легким и незлобивым характером.
Одевшись для зимней тренировки, я заглянул в небольшое, но очень дорогое зеркало и увидел в нем уже ставшее родным лицо. Ничего особенного – довольно правильные черты, слегка курносый нос, но только слегка, успевшая чуть загореть кожа и серые глаза, которые мне чем-то напоминали глаза теперь уже императрицы Лары. Вот такое вот совпадение. Все это венчала шевелюра темно-русых волос, которую после каждого расчесывания я грозился превратить в оселедец или вообще лысину, но местное население меня явно не поймет – статус не тот.
Что ж, приятная часть утра закончилась, и начались суровые будни. Новая площадка для занятий – или, как ее воспринимали мы с Ругом, «пыточная» – не изобиловала никакими особыми приспособлениями. Не было ни сложных и опасных тренажеров, ни поворотных столбов, ни турников, отсутствовали даже простые мешки с песком. Самый опасный тренажер из всех возможных стоял посреди вытоптанного в снегу круга – выше пояса коренастый Выров был одет лишь в просторную рубаху, а в руках сжимал палку в виде сабли. Ему было тридцать лет, но сеточка тонких шрамов и на теле, и на лице добавляла лет десять, так же как и нехороший блеск в карих глазах. К моему внутреннему удовлетворению, на голове Вырова посреди свежевыбритой макушки красовался пока еще короткий чуб. В данный момент казак объяснял Ругу, как сильно тот ошибся, взяв в руки оружие.
Профессор был одет в усиленную металлическими пластинами фуфайку и похожий на перевернутый казанок шлем, по которому инструктор стучал, как по бубну. Попытки Руга помешать этому концерту выглядели жалко. Хотя следует признать, успехи ученого задохлика в фехтовании были уже заметны. Так что подобные издевательства все же имели смысл.
Вместе со мной за «избиением» наблюдала все казачья ватага – пятнадцать бывших воинов-пастухов и десять юношей, отобранных в казаки из переселенцев.
– Все, Выров, хватит дубасить Руга, вон пришла еще одна жертва, простите, господин, – тут же поправился Курат.
Выров шагнул назад и стремительным движением на пятках развернулся ко мне.
Силен зверь – казак двигался, как матерая рысь.
С низкими температурами я дружил не так близко, как этот «отморозок», поэтому не рискнул выйти на тренировку в одной рубахе. На мне был надет вязаный свитер с кожаными накладками на локтях. Кстати, все в поселении признавали удобство подобной одежды, многие женщины умели сносно вязать, но ни один мужчина не надевал ничего, в чем было бы больше десятка узелков. Выяснять подробностей подобных суеверий я не стал, а к моим чудачествам все уже успели привыкнуть.