Заботы пятьдесят третьего года
Шрифт:
– Предлагаю в последний раз! Сдавайтесь!
– снова выкрикнул Смирнов.
Дверь избушки распахнулась, и на крылечко выскочил Стручок.
– Не стреляйте! Не стреляйте!
– моляще крикнул он. А они и не собирались стрелять.
Выстрелил сзади Куркуль. Он выстрелил через оконце, когда Стручок уже бежал к Смирнову. Стручок упал, Смирнов, не скрываясь, рванулся к крыльцу.
В дверях он кинул себя на пол и произвел вверх два выстрела из своего громкого парабеллума. В ответ раздался один, потише. Смирнов сделал себя идиотской мишенью,
– Саня, ты живой?
Смирновские глаза наконец привыкли к полумраку, и он смутно увидел контур человеческого тела, лежащего на полу.
– Фонарь!
– попросил Смирнов, не опуская парабеллума. Гусляев из-за спины Казаряна посветил сильным электрическим фонарем. В его луч попала распахнутая ладонь с лежащей на ней рукояткой "виблея". Смирнов встал, нашарил у двери выключатель и врубил свет.
Куркуль распластался на чернобурках, из которых он сделал себе ложе. Разбросанная выстрелом в рот кровь из затылка темно-красными пятнами украшала серебристый мех. На полу стояли две бутылки водки - одна пустая, другая ополовиненная, и стакан.
– Черт-те что, прямо какой-то Сальвадор Дали, - сказал Казарян и вдруг вспомнил: - Как там Стручок?
– Наповал. Прямо в сердце, - тихо сообщил Гусляев.
– Скот! Скот!
– завопил Казарян и ударил труп ногой. Труп безжизненно содрогнулся.
Сидевший под новеньким портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского Сам удовлетворенно откинулся в кресле и веселым глазом посмотрел на Смирнова.
– Что же не весел?
– А собственно, чему радоваться?
– Но и горевать нет причины.
– Народу больно много постреляли, Иван Васильевич.
– Так то уголовники, Саша.
– А Стручок? Не надо было его до Куркуля доводить.
– Надо, не надо! У тебя другого выхода не было. Не бери в голову и успокойся.
– Я спокоен. Разрешите идти, товарищ комиссар?
– Иди.
Смирнов встал и направился к дверям. Он уже шагнул в предбанник, когда услышал за спиной:
– Так и не узнал, кто труп Жбана перевернул?
Смирнов сделал поворот кругом и, глядя в глаза начальству, спросил:
– А вы хотите, чтобы я узнал?
– Нет, - сказал Сам.
– Нет.
Смирнов вернулся в свой кабинет, где его ждали Ларионов и Казарян, устроился за столом и повторил слова Самого:
– Вот и все.
Ребята молча и сочувственно покивали. Потом Казарян спросил:
– А ты знаешь, что мне Гена Иванюк звонил?
– Зачем?
– удивился Смирнов.
– Сказать, что он на меня надеялся.
Нежданно-негаданно их "Спартак" второй год подряд выходил в чемпионы. Сегодня элегантные и хитроумные Игорь Нетто и Николай Дементьев, Никита Симонян и Анатолий Ильин легко и непринужденно "раздевали" ленинградцев. От этого было хорошо: беспричинно радостно и до освобождающей пустоты бездумно.
...Мимо
– Проводишь?
– спросил Смирнов.
– Ага, - согласился Алик.
В этом районе в основном болели за "Динамо". Поэтому толпы спартаковских болельщиков двинулись к метро, к трамваю, к троллейбусам, чтобы ехать на Пресню, в Сокольники, на вокзалы. А на Красноармейской было почти безлюдно.
– Ты у матери был?
– спросил Смирнов.
– Вчера весь вечер.
– Как там она?
– Знаешь, почти нормально. Она, видимо, равно приучила себя к мысли, что отец умрет скоро, и поэтому сейчас спокойна, разумна, даже шутит иногда.
– Ну а ты?
– А что я? Вчера весь вечер старые отцовские фотографии разбирал. Занятная вещь: во время гражданской войны они все веселые беззаботные, франты ужасные - победители. И вдруг мир, и, вдруг, как ты говоришь, каждодневная маята. Меня один снимок поразил: сидят хозяева огромной губернии в ситцевых толстовках, в веревочных сандалиях на босу ногу, изможденные, усталые, несчастные. Ответственность нечеловеческая за разоренную страну. Такой вот и ты сейчас.
– Я такой, Алик, не оттого, что ответственность свою ощущаю, а оттого, что хозяином себя не чувствую.
– А пора бы.
– Наверное. Но я человек приказа, таким война сделала. Приказали сверху - исполнил. И сам приказал. Тем, что внизу.
Дошли до Инвалидной, и здесь Смирнов решился. Он тихо спросил:
– Алик, где твой пистолет, который ты в сорок пятом у демобилизованного выменял?
– Как где? Ты же мне сказал, чтобы я выбросил его, я и выбросил, рассматривая свои хорошие башмаки, искренне ответил Алик. Они уже остановились.
– Куда ты его выбросил?
– В сортир, как ты и приказал.
– Не ври мне, Алик. Я нашел твой "штейер" и по дурацкому латунному шурупу узнал. Такие вот пироги.
– Я очень боялся, что это так, и очень наделся, что это не так, Саня.
– Давно догадался?
– В день отцовских похорон. Не догадался - почувствовал. Но не верил. Не верил!
– Не хотел верить. Ты пойдешь со мной?
– Да.
В натуре хорошенькая девица не морщила нос, не сбрасывала казакин. Она открыла им дверь и затравленно смотрела на Смирнова.
– Давно приехала?
– не здороваясь, спросил он.
– Позавчера, - хрипло ответила та.
– Я же тебя просил, Валя.
– Я не смогла, Александр Иванович.
– Здравствуй, - укоризненно поздоровался Алик.
– Здравствуй, - мрачно ответила она.
В прихожей появился Виллен. Стоял, упершись правой рукой в дверной косяк, и непонятно улыбался. Поулыбался и известил Смирнова:
– А я тебя второй день жду, Саня. Только вот на кой ляд ты Альку приволок?
Не отвечая на вопрос, Смирнов предложил: