Забрать любовь
Шрифт:
Отец улыбался. Я это слышала по его голосу.
— И что ты сделал? — спросила я.
— То, что и всегда, — ответил он. Улыбка в его голосе потухла. — Я поднял тебя с земли. Просто подошел и поднял.
Я думала обо всем, что хотела ему сказать. Мы оба молчали, и в тишине я слышала, как он спрашивает себя, почему не приехал в Массачусетс, почему не поднял с земли осколки наших отношений и не попытался их склеить. Я чувствовала, как он перебирает в уме все, что мы сказали друг другу, и все, чего не сказали, пытаясь найти объяснение тому, что в этот раз он поступил иначе.
Возможно, он действительно этого не понимал. Зато мневсе
Внезапно мне страстно захотелось избавить его от этой боли. Это был мой грех. Я и только я должна была за него расплачиваться. Отец тут вообще ни при чем. И я хотела ему об этом сказать. Он не должен был отвечать ни за меня, ни за мои действия. Но поскольку он ни за что не поверил бы в то, что я способна о себе позаботиться (собственно, он никогдав это не верил, а теперь и подавно), я сообщила ему, что сейчас обо мне есть кому позаботиться.
— Папа, — сказала я, — я выхожу замуж.
До меня донесся странный звук, как будто у него перехватило дыхание.
— Папа, — повторила я.
— Да. — Он с шумом втянул воздух. — Ты его любишь? — спросил он.
— Да, — заверила я. — Люблю.
— От этого только тяжелее, — вздохнул он.
Я на мгновение задумалась и почувствовала, что еще немного и я расплачусь. Я накрыла трубку ладонью и, закрыв глаза, сосчитала до десяти.
— Я не хотела с тобой расставаться, — сказала я. Каждый раз, звоня отцу, я произносила эти слова. — Я не думала, что все так получится.
За много миль от меня отец вздохнул:
— Как всегда.
Я вспомнила о беззаботном времени, когда отец купал меня перед сном, одевал в пижаму и старательно расчесывал мои кудри. Я сидела у него на коленях, любовалась ярко-синими языками пламени в камине и думала о том, что в мире нет и быть не может ничего прекраснее.
— Пейдж? — нарушил молчание отец. — Пейдж?
Я не стала отвечать на все вопросы, которые он пытался мне задать.
— Я выхожу замуж, — повторила я, — и я хотела, чтобы ты об этом знал.
Я нисколько не сомневалась в том, что он слышит страх в моем голосе так же отчетливо, как и я в каждом его слове.
Это ощущение в животе и груди нарастало. Мне казалось, что я закручиваюсь в тугую спираль. Николас напрягся, как пума перед прыжком, пытаясь себя сдержать, давая мне время достичь экстаза. Я обвила его руками и ногами, и мы кончили вместе. Я наслаждалась тем, как он изогнул спину и выдохнул, а потом резко открыл глаза, как будто не вполне осознавая, где находится и как сюда попал. И это сделала с ним я!
Николас обхватил ладонями мое лицо и сказал, что любит меня. Он поцеловал меня, но я почувствовала, что от него исходит не страсть, а желание защитить. Он обнял меня, и мы
Николас принес мне фиалки. Два огромных влажных букета.
— Фиалки, — улыбаясь, прошептала я. — Символ верности.
— А ты откуда знаешь? — поинтересовался Николас.
— Во всяком случае, так утверждает Офелия в «Гамлете», — ответила я, беря из его рук букеты и держа их в левой руке.
Перед моими глазами промелькнуло видение знаменитого изображения Офелии. Ее мертвое тело уносит ручей, а в ее длинных распущенных волосах запутались цветы. Маргаритки. И фиалки.
Когда мы вошли в просторную, но скучную комнату, там уже находились мировой судья и женщина, которую он представил как свидетельницу. Кажется, Николас рассказывал мне, что мировой судья до выхода на пенсию был настоящим судьей. Он попросил нас сообщить наши имена, после чего произнес традиционную речь. Вся процедура заняла не более десяти минут.
У меня не было кольца для Николаса, и я запаниковала, но тут он вынул из кармана два золотых ободка и протянул мне тот, который был побольше. Он смотрел на меня, и в его взгляде я читала: «Я не забыл. Я никогда ничего не забываю».
Прошло несколько минут, и я начала плакать. И дело было вовсе не в том, что мне было больно, как подумал Николас. Просто последние восемь недель я жила с огромной дырой в сердце. Я даже начала себя ненавидеть. Но, занимаясь любовью с Николасом, я вдруг обнаружила, что эта рана начинает зарастать. Да, на моем сердце всегда будет латка, но это лучше зияющего отверстия. Николасу оказалось под силу исцелить мое сердце.
Николас губами снимал с моих щек слезы и гладил меня по голове. Он был так близко, что мы дышали одним и тем же воздухом. А потом он снова начал оживать рядом со мной, и я стала стирать из памяти свое прошлое. И вот уже я не помню ничего, кроме того, что сказала Николасу, во что он хотел верить.