Забрать любовь
Шрифт:
— Прошу прощения, — раздался его голос, и мне показалось, что лицо улыбается. — Я, похоже, потерял голову.
Я, застыв, смотрела на него, а Николас вдавил педаль газа, и машина рванула с места.
В бальной зале отеля Копли-Плаза собралось более трехсот человек, но Николас отчетливо выделялся даже на этом сногсшибательном фоне. Он был значительно моложе большинства гостей и привлекал к себе внимание уже тем, что продвинулся так далеко и так быстро. Все знали, что Фогерти лично занимается его карьерой и что он считает его единственным хирургом отделения, достойным заниматься трансплантологией. Как только перед нами распахнулись большие двойные двери, к нам тут же подошли
— Не оставляй меня, — прошептала я, отлично зная, что Николас не станет обещать мне того, чего не сможет выполнить.
Вокруг меня звучали слова на знакомом мне иностранном языке: инфекционный эндокардит, инфаркт миокарда, ангиопластика. Я наблюдала за Николасом, который был полностью в своей стихии. Мне страстно хотелось нарисовать этого высокого, купающегося во всеобщем признании мужчину, моего мужа. Но во время переезда я куда-то упаковала свои рисовальные принадлежности и до сих пор не нашла. Я не рисовала уже больше года. У меня просто не было на это времени. По утрам я работала в «Мерси», а после обеда в офисе доктора Тэйер. Я попыталась найти работу в торговле или менеджменте, но не выдержала конкуренции с претендентами, имеющими высшее образование, которых в Кембридже было хоть пруд пруди. Мне же было нечем похвастать. Разве что Николасом. Благодаря ему передо мной распахивались все двери, хотя, если бы не я, ему не в чем было бы в эти двери входить.
— Пейдж!
Я обернулась на очень высокий голос Арлен Голдман, жены одного из работающих с Николасом кардиологов. Последняя встреча с Арлен закончилась тем, что я заявила Николасу, что физически не в состоянии высидеть обед в ее доме, поэтому мы начали отклонять приглашения Голдманов. Но внезапно я поняла, что просто счастлива ее видеть. Наконец-то знакомое лицо, человек, который меня знает и может оправдать мое присутствие.
— Как я рада тебя видеть, — солгала Арлен, целуя воздух у обеих моих щек поочередно. — И Николаса тоже, — добавила она, кивая куда-то в сторону.
Арлен Голдман была такой худой, что казалась прозрачной. У нее были большие серые глаза и золотистые крашеные волосы. Она была хозяйкой частной компании, оказывающей услуги по приобретению и доставке товаров на дом. Она ужасно гордилась тем, что когда-то сам сенатор Эдвард Кеннеди поручил ей выбрать обручальное кольцо для своей невесты. На ней было длинное облегающее платье бледно-персикового цвета, в котором она выглядела полностью обнаженной.
— Как дела, Арлен? — пролепетала я, переминаясь с ноги на ногу.
— Прекрасно, — ответила она и окликнула еще несколько жен, с которыми я тоже была знакома.
Я вежливо им улыбнулась и, немного попятившись, стала прислушиваться к разговору, вращавшемуся вокруг встреч выпускниц Уэллесли и особенностях остекления особняков на берегу океана.
Жены хирургов были способны на все без исключения. Они воспитывали детей и работали риэлторами в агентствах по торговле недвижимостью, держали службы по обслуживанию банкетов и писали книги. Причем все это они делали одновременно. Разумеется, на них работали няни и повара и прочая прислуга, но в своих разговорах они всех этих людей даже не упоминали. Зато они беспрестанно сыпали именами знаменитостей, с которыми были знакомы, названиями городов, где побывали, и представлений, которые посмотрели. Они были унизаны бриллиантами, а румяна на их щеках искрились в приглушенном свете люстр. У меня не было с ними ничего общего.
Рядом возникло лицо Николаса, желающего знать, все ли у меня хорошо. Ему было необходимо побеседовать
— Ах, Ник, — защебетали они, — как давно мы тебя не видели!
Они обвили меня своими холодными руками и пообещали обо мне позаботиться. Я же задалась вопросом, с каких это пор мой супруг позволяет называть себя не Николасом, а как-то иначе.
Мы потанцевали под звуки настоящего оркестра, после чего вновь распахнулись двойные стеклянные двери, приглашая нас на банкет. Обед, как всегда, оказался весьма познавательным мероприятием. Я еще очень многого не знала. Я не знала о существовании ножа для рыбы. Я не знала, что улиток можно есть. Я дула на суп из латука, пока не поняла, что его подают холодным. Николас держался с уверенностью профессионала, а я не могла понять, как меня угораздило вляпаться в такую жизнь.
Ко мне обернулся один из врачей.
— Прошу прощения, — заговорил он, — но я совсем забыл, кто вы по профессии.
Я уставилась в тарелку, ожидая, что Николас сейчас придет мне на помощь. Но он с кем-то беседовал и не слышал вопроса. Мы с ним уже обсуждали эту тему и договорились никого не посвящать в то, чем я занимаюсь. Он заверил меня, что вовсе не стесняется моей работы, просто ему необходимо поддерживать определенный имидж. Жены хирургов обычно не работали официантками. Я приклеила к лицу свою самую ослепительную улыбку и попыталась сымитировать легкомысленный тон других жен.
— Видите ли, — прощебетала я, — по большей части я занимаюсь тем, что разбиваю мужские сердца и обеспечиваю супруга работой.
Воцарилось молчание. Мои стиснутые под столом руки дрожали, а по спине струился пот. Затем раздался дребезжащий смех и голос:
— Где вы нашли такое сокровище, Прескотт?
Николас обернулся к нам. По его лицу медленно расползалась ленивая ухмылка.
— В ресторане, — отозвался он. — Она принесла мне бифштекс.
Я не шелохнулась. Все засмеялись, решив, что Николас пошутил. Но он сделал именно то, чего делать был не должен. Я пристально смотрела на него, но он смеялся вместе со всеми. Я представила себе, как жены врачей садятся в машину и говорят своим супругам: «Что ж, это многое объясняет».
— Прошу прощения, — произнесла я, вставая из-за стола.
У меня дрожали колени, но я медленно направилась в туалетную комнату.
Там было несколько человек, хотя ни с одной из дам я не была знакома. Я скользнула в кабинку и присела на краешек унитаза. Комкая салфетку, я готовилась бороться со слезами, но мои глаза остались сухими. Я пыталась понять, что заставило меня жить чужой, а не своей жизнью, но поняла лишь то, что меня сейчас стошнит.
Когда меня перестало рвать, я ощутила ужасную пустоту внутри, а в ушах гулко стучала кровь. Когда я вышла из кабинки, все обернулись и уставились на меня. Впрочем, помощь мне предлагать никто не стал. Я прополоскала рот водой и вышла в коридор. Там меня уже ожидал Николас. Справедливости ради следует отметить, что он выглядел встревоженным.
— Отвези меня домой, — сказала я. — Сейчас.
Всю дорогу мы молчали, а когда подъехали к дому, я оттолкнула его и ринулась в ванную, где меня снова стошнило. Подняв голову, я увидела стоящего в дверях Николаса.
— Что ты ела? — спросил он.
Я вытерла лицо полотенцем. Мое горло горело огнем.
— За сегодняшний вечер это уже второй раз, — вместо ответа сказала я.
Больше я не проронила ни слова. Николас оставил меня в покое. Он снял свой галстук-бабочку и камербанд и бросил их на спинку кровати. В лунном свете они как будто дрожали и извивались, словно змеи. Он сел на край постели.