Забрать любовь
Шрифт:
Впрочем, вскоре Николас начал сомневаться в том, что поступил правильно, пригласив Пейдж в такой шикарный ресторан. Пейдж не желала что-либо заказывать, поскольку все блюда в меню были ей совершенно незнакомы. Таким образом, она предоставила выбор ему. На закуску им подали необыкновенно вкусные птичьи гнезда, фаршированные курицей и овощами. Но не успела Пейдж поднести ко рту кусочек соломенного гриба, как ее губа начала распухать на глазах. Она прижала к ней завернутый в салфетку кусочек льда, и опухоль немного спала. У нее оказалась аллергия к грибам. Потом официант принес бесплатное фруктовое мороженое в корзинке из сухого льда, окутавшего столик дымкой шотландских пустошей, и Пейдж принялась
Вместе с чеком официант принес Пейдж розу на длинном элегантном стебле. Она благодарно улыбнулась Николасу, но вид у нее был изможденный. Николас проклинал себя за то, что не посмотрел на это с точки зрения Пейдж, для которой все это было работой, или, скорее, испытанием. Как только Николасу вернули кредитную карту, она вскочила со стула и, не дожидаясь, пока он его для нее отодвинет, кратчайшей дорогой направилась к двери.
Она шла опустив голову и не глядя по сторонам, а выйдя в фойе, прислонилась к стене у двери лифта и закрыла глаза. Николас стоял рядом, засунув руки в карманы брюк.
— Похоже, о баре не может быть и речи, — пробормотал он.
Пейдж открыла глаза и растерянно посмотрела на Николаса, как будто совершенно не ожидала увидеть его рядом с собой. На ее лице появилась вымученная улыбка.
— Спасибо, Николас, все было очень вкусно, — проговорила она, а Николас все смотрел на ее припухшую нижнюю губу, делавшую ее похожей на кинодив тридцатых годов.
Она прикрыла рот рукой.
Николас схватил ее пальцы и опустил ее руку вниз.
— Не смей этого делать! — воскликнул он. — Никогда больше этого не делай!
Он накинул свой пиджак ей на плечи.
— А что я сделала?
Николас немного помедлил, но все же ответил:
— Ты мне солгала.
Он ожидал, что Пейдж станет это отрицать, но она подняла голову и призналась:
— Это было ужасно. Я знаю, что ты хотел, как лучше, Николас, но все это не для меня.
Николас не был уверен в том, что все это для него, но он вращался в этой среде так долго, что даже не представлял, что можно жить как-то иначе. Они в полном молчании преодолели четырнадцать этажей вниз. Николас держал Пейдж за руку и пытался представить себе Тэйлор-стрит в Чикаго. Что, если такие, как он, и в самом деле по ней не ходят?
И дело было не в том, что он засомневался в правильности своего выбора. Он знал, что они все равно поженятся, и мнение родителей его не интересовало. Но ему не давал покоя вопрос: насколько велики должны быть различия между мирами, чтобы помешать их обитателям найти друг друга? Разница в происхождении его родителей была не в счет, поскольку они с самого начала мечтали о том, чтобы поменяться местами. В представлении Николаса это ставило их на одну доску. Его мать вышла замуж, чтобы утереть нос высшему обществу, а отец женился, чтобы обрести доступ в узкий привилегированный круг, который не смогли бы купить никакие деньги. Николас не знал, какую роль в заключении этого союза сыграла любовь, да и была ли она вообще. В этом и состояло основное различие между отношениями его родителей и чувствами, которые он испытывал к Пейдж. Он любил Пейдж за бесхитростность и наивность, за ее волосы цвета бабьего лета и по-детски широко распахнутые синие глаза. Он любил ее за то, что, не имея и сотни долларов в кармане, она приехала из Чикаго в Кембридж, за то, что она могла прочесть «Отче
С другой стороны, Николас прекрасно осознавал, что брак придумали люди. Это общественный институт. Две созданные друг для друга души… Нет, Николас отнюдь не утверждал, что это его случай. Его аналитический ум отвергал столь романтические концепции. Так вот, двое таких людей вполне могли прожить всю жизнь без всяких бумажек и документов. На самом деле брак имел очень мало отношения к любви. Зато он имел отношение к способности житьвместе продолжительный период времени, а это уже нечто совершенно иное. И он не знал, способны ли они с Пейдж на такое долгосрочное сосуществование.
Остановившись на светофоре, он обернулся и посмотрел на ее профиль. Маленький носик, сияющие глаза, классические губы. Внезапно она обернулась к нему и улыбнулась.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— Я думал о том, что мне хотелось бы взглянуть на Тэйлор-стрит, — ответил Николас.
Глава 29
У мамы было семь жеребцов, и всех их, за исключением Донегола, она назвала в честь отвергнутых ею мужчин.
— Я не встречаюсь с мужчинами, — сообщила она мне. — В мире очень мало мужчин, которые считают, что идеальный романтический вечер просто обязан включать такое мероприятие, как осмотр лошадей ровно в десять часов вечера.
Эдди и Энди были чистокровными гнедыми жеребцами. Пони по кличке Тони был метисом, которого мама спасла от голодной смерти. Некогда великолепный скакун Берт был стар, как мир, а трехлетки Жан-Клод и Элмо только что прибыли с ипподрома, и маме еще предстояло их объездить.
Пока мама занималась в манеже с Жан-Клодом и Элмо, мы с Джошем чистили стойла, застилали их свежим сеном и мыли ведра для воды. Это была тяжелая работа, от которой сводило мышцы ног и ломило спину, зато я обнаружила, что она позволяет мне на время забывать о Николасе и Максе. Более того, все, что было связано с лошадьми, отвлекало меня от мыслей об оставленной в Кембридже семье. Я начинала понимать, чем они так околдовали маму.
Я наполняла ведра в стойле Авроры, и она, как обычно, пыталась укусить меня, как только я поворачивалась к ней спиной. Эта сказочно-белая кобыла была восьмой маминой лошадью. Мама купила ее, поддавшись настроению. Ей казалось, что вместе с лошадью она получит и прекрасного принца, но очень скоро ей пришлось пожалеть об этой покупке. Аврора оказалась стервозным, раздражительным, упрямым и плохо поддающимся дрессировке животным.
— Я налила Авроре воды, — сообщила я Джошу, возившемуся в одном из стойл поблизости. Мне нравился этот странноватый, но забавный паренек. Он не ел мяса, потому что «коровы где-то считаются священными животными». На второй день моего пребывания на ферме он дал мне понять, что уже прошел половину восьмиступенчатого пути к нирване.
Я взялась за тачку, которую Джош наполнил навозом, и направилась к влажной куче, перегнивающей под жарким солнцем Каролины. Подняв лицо к небу, я почувствовала, что мой затылок уже покрылся п'oтом и грязью, хотя было всего восемь тридцать утра.