Забудь о прошлом
Шрифт:
— С Диной надо что-то делать, — сказал Дан решительно. — Я сегодня же поговорю с Никой. Ее нужно на какое-то время увезти. Оторвать от этого дома, этих картин, спасти.
— Спасай, — сказал Поэт грустно. — Спасатель из тебя, Дан, замечательный. Спасай, но только не так… основательно. Не отбирай у меня и Дину, как ты отобрал Марана.
— Я отобрал?!
— Не обижайся. Конечно, ты его спас. После того, что он пережил, это было нелегко. Человек, перенесший двойное крушение — идеалов и веры в себя, трудно поддается спасению. Недаром он так рвался умереть в подвалах Крепости. Ты его вытащил, помог найти себе новое применение, словом, спас. И… отобрал
— Прости меня, — сказал Дан тихо.
— Ну что ты, Дан. Это ты меня прости. Я неблагодарное, эгоистическое животное, боящееся распада своей стаи. Не будем больше об этом. — Он встал и ушел к себе.
Полежав еще немного, Дан решил-таки сходить к Олбрайту. Он встал, надел свежую рубашку и причесывался, когда Поэт крикнул ему из своей комнаты:
— Дан! Можно тебя на минутку? — И когда Дан заглянул в дверь, попросил: — Не говори Марану об этом. Ну о том, что я тебе недавно сказал. Ладно?
— Конечно, — сказал Дан. — Я и не собирался. А?..
Поэт опередил его вопрос.
— Не хочу портить ему настроение. И так вчера накинулся. Да еще после такой встряски. Ему ведь это нелегко далось. Куда труднее, чем раньше. — Он помолчал и улыбнулся. — Марану больше не хочется умирать, Дан. Ему теперь есть, к кому возвращаться.
— Почему только теперь? — возразил Дан. — А ты, я, все остальные? И тут, и там…
— Нет, Дан. Друзья это, конечно, хорошо. Но женщина — другое. Прелестная маленькая женщина, которую хочется носить на руках. — Он усмехнулся и добавил: — С планеты, где мало знают о любви, но умеют сильно любить. Уж конечно, мимо такого парадокса Маран пройти не мог.
— Мало знают? — Дан нахмурился и вдруг вспомнил. — Послушай, — сказал он сурово. — Объясни мне, что ты подразумевал под детскими играми.
— Под какими играми? — не понял Поэт.
— В ту самую ночь, перед тем, как сделать свое жуткое пророчество, ты говорил, что земные женщины…
— Я отозвался дурно о земных женщинах? — удивленно прервал его Поэт.
— Скорее, о мужчинах, — усмехнулся Дан.
— Ничего не помню, — сказал Поэт виновато. — Я был вдребезги пьян. Неужели я ляпнул что-то неподобающее в твой адрес? И Маран мне это позволил?
— Не в мой лично. А вообще земных мужчин.
— И он не заткнул мне рот?
— Заткнул. Но кое-что ты сказать успел.
— Очень жаль, — пробурчал Поэт. — Извини меня.
— Послушай! Мне не нужны твои извинения. Я хочу, чтобы ты объяснил, что ты имел в виду. Я хочу наконец узнать, чем эта сторона жизни у вас отличается от нашей, а она отличается, как я понял?
— Отличается.
— И чем же?
— Многим. Об этом не расскажешь в двух словах.
— Но хоть что-то можно? Я переворошил в свое время все ваши книжные лавки и библиотеки, пытаясь найти какие-нибудь пособия. Искал в книгах, фильмах. У вас совершенно неоткуда почерпнуть информацию на этот счет. Какой-то заговор молчания!
Дан говорил правду. Уже при первом знакомстве с Бакнией он обратил внимание на то, что бакнианское искусство очень сдержано в отношении эротики. Никаких подробностей, интимных сцен, пикантных описаний, смакования постельной стороны жизни, чем с таким удовольствием занимаются земная литература или кино, никаких порноизданий или фильмов. Позже, когда он кое-что узнал о местных традициях, он стал присматриваться уже к людям. И ничего не увидел. Нет, естественно, что-то происходило, действительно, вызов обычно бросали женщины, мужчины подходили, знакомились,
— Почему заговор? — сказал Поэт. — Просто у нас такая мораль.
— Да ладно! Я давно понял, что в этих делах вы свободнее, чем мы.
— В делах, возможно. Но не в разговорах о них.
— Поэт! Имей совесть. Неужели столько лет дружбы не дают мне права на вашу откровенность? В данном случае, твою.
— Дают, Дан, — вздохнул Поэт. — Дают.
— Ну так расскажи хоть что-нибудь!
— Что-нибудь? Трудно, Дан. У вас, по-моему, нет даже такого понятия, как вторая индивидуальность.
— Что это?
— Вот видишь. То, что вы называете сексом, мы называем второй культурой или культурой-два. А ведь в сфере этой второй культуры каждый обладает собственной индивидуальностью, разве не так?
— Наверно, так, — согласился Дан.
— Ну вот. А что такое гармония, ты знаешь? В нашем понимании.
— Нет, — сказал Дан.
И тут хлопнула дверь.
— Маран явился, — сказал Поэт. — Надо показать ему газету. Иди.
Маран был не один, его сопровождал Мит, забывший уже, видимо, вчерашнее потрясение и счастливый донельзя. Дан только посмотрел на его сияющее лицо и все понял. Он знал, что Маран перед отлетом уговорил шефа на подписание одного пробного контракта, не дожидаясь официальных договоров и соглашений, и догадывался, для кого этот контракт предназначен. Но теперь, глядя на Мита, он снова удивился, хотя давно привык, удивился и опять подумал, что вот человек, не колеблясь, не зная, что его ждет, готов бросить дом, друзей, работу, родную планету только ради того, чтобы быть рядом с этим чертовым гипнотизером.
— Здравствуй, Дан, — сказал Мит слегка смущенно. — Извини, я с тобой вчера, по-моему, даже не поздоровался.
— Доволен? — спросил Дан, обнимая его.
— Я-то доволен, — улыбнулся Мит.
— А кто недоволен?
— Все остальные. Санта даже пустил слезу.
— Вымахал выше меня, — сказал Маран. — Плечи, как у Лета. И такая махина сидит и шмыгает носом. И вообще все разобиделись, даже Лет, хотя у него премиленькая жена, это тебе не Лесса. А Поэт пришел, нет?