Забвение истории – одержимость историей

Ассман Алейда

Армянский геноцид: травма и память

Карл Краус назвал Первую мировую войну «генеральной репетицией конца света». Настоящим концом света явилось массовое истребление армянского населения в Османской империи, начавшееся 24 апреля 1915 года; его жертвами стали полтора миллиона человек. Мужчины, женщины, старики, дети, больные были беспомощны перед лицом насилия по отношению к этой этнической группе, изгнанной с территории Восточной Анатолии и Кавказа, где они проживали более двух тысячелетий. Людей выгоняли из своих домов, все их имущество грабили, их самих собирали в особые лагеря, там их унижали, истязали, вешали, топили, многих запихивали в вагоны для скота, чтобы отправить в долгий путь на восток, в сирийскую пустыню или месопотамские степи, где их ожидала жуткая смерть.

Тем, кто выжил после столь внезапной утраты своих семей, городов и деревень, своего жизненного уклада, своей культуры, своих надежд и будущего, не оставалось уже ничего, кроме памяти об этой травме. Насилие к этим людям совершалось лишь из-за того, что они были армянами, поэтому трагическая судьба выпала не только каждому и его семье, но и всей этнической группе в целом. Реакцией на пережитую трагедию стала «мемориальная культура», которая выражает коллективную боль в устных преданиях, в музыке, литературе и литургических традициях. «Сокровищница страданий» (Аби Варбург), хранящая память об истреблении армян, заново сплотила их как этническую общность. С тех пор их

объединяет не только история, исчисляемая тысячелетиями, их религия и культурные традиции, но и их опыт жертв беспримерного исторического преступления. Сохранение этой памяти служит важнейшим оплотом для этнического сообщества, залогом будущего существования и собственной идентичности после катастрофы массового истребления.

Для жертв подобной катастрофы чрезвычайно важно не оставаться наедине со своими воспоминаниями, а получить признание и сочувствие мировой общественности. Пока коллективная жертва остается наедине со своими воспоминаниями о пережитых страданиях и несправедливости, по отношению к этой этнической группе сохраняются основные условия для продолжения преследования и репрессий, поскольку истребление и забвение являются главной целью ее уничтожения как этнического коллектива. Единственная возможность преодолеть абсолютное бессилие и вернуть людям человеческое достоинство, идентичность и уверенность в себе состоит в признании этой глубокой травмы извне. Когда пережитые гонения и массовое истребление делаются частью совместной истории и частью общей памяти с другими, когда возникают объективные условия для изучения, осознания и общего исторического архива, бремя травматической истории становится для жертв несколько легче. И напротив, пока признание, сочувствие и внимание других отсутствуют, старая боль каждодневно переживается снова и снова.

От геноцида к мнемоциду

Борьба за память об армянском геноциде продолжается до сих пор. Но так было не всегда. В отличие от Холокоста, когда потребовались многие годы и даже десятилетия, чтобы мировая общественность узнала всю правду об истреблении европейских евреев, относительно Агет – как армяне называют катастрофу своего уничтожения – изначально не было никаких неясностей, недомолвок или сомнений. Хотя в 1915 году еще не существовало придуманного Лемкиным юридического понятия «геноцид», сами события находились под пристальным наблюдением с разных сторон и описывались вполне недвусмысленно. Все было очевидно, и лишь последующая история, набрасывая на произошедшие события один покров за другим, сделала историческую правду объектом политических споров.

По окончании Первой мировой войны государства Антанты в резкой форме осудили преступление, совершенное по отношению к армянам, и приняли к виновным меры санкционного характера. Так называемая Синяя книга, составленная по поручению британского правительства, содержала 149 документов, сгруппированных по девятнадцати разделам; в совокупности они свидетельствовали, что истребление армян осуществлялось в «весьма систематичном и плановом порядке» («exceedingly systematic plan»). Этот официальный отчет послужил основой для последующей квалификации совершенного преступления в качестве «геноцида» и для его соответствующей юридической проработки. В ту же пору ясное сознание того, что совершено преступное деяние, существовало и среди турок самой Османской империи. Многие осуждали то, что им довелось увидеть, спонтанно реагируя на происходящее: «Схватить меня, выгнать из моей деревни, продать мое хозяйство и имущество – такие вещи не допускает ни здравый смысл, ни османское право» [98] .

98

Sarukhanyan T. Die Frage der materiellen Verantwortlichkeit f"ur den Genozid an den Armeniern und Grossbritannien (1915–1924) // Hofmann T. (Hg.) Verfolgung, Vertreibung und Vernichtung der Christen im Osmanischen Reich. 1912–1922. M"unster, 2004. S. 79–91, 80.

Однако после Первой мировой войны, заключения второго мирного договора и создания Турецкой республики в 1923 году ситуация кардинально изменилась. Формирование нового государства сопровождалось переменами в национальной идентичности, поскольку оно дистанцировалось не только от Османской империи, но и от правительства, возглавлявшегося младотюркской Партией единства и прогресса, отдававшего приказ об истреблении армян и исполнявшего его. Создание нового государства привело к ситуации «чистого листа», которая стерла память о совершенном преступлении. Начиная с 1923 года новая Турецкая республика отказывалась признавать ответственность за злодеяние, хотя и извлекла из него значительную выгоду. То, что началось в 1915 году акциями по уничтожению армян, продолжилось и оформилось после 1923 года государственной политикой присвоения армянского имущества. Фикция исторического «часа ноль» позволила разом избавиться от неудобного, трудно поддающегося оправданию исторического события. Целый народ не только подвергся сегрегации, репрессиям и истреблению – была уничтожена даже память о нем. Подобный образец политики геноцида произвел сильное впечатление на Гитлера. Накануне нападения на Польшу в сентябре 1939 года он говорил о безжалостном уничтожении польского населения: «Мы должны безжалостно, как Чингисхан, уничтожать мужчин, женщин, стариков и детей польской расы». В подтверждение этого решения он самоуверенно и цинично добавил: «Кто еще говорит сегодня об уничтожении армян?» [99]

99

Фраза из речи Гитлера на секретной встрече с генералитетом, состоявшейся в Оберзальцберге 22 августа 1939 г. (запись сделана тайно).

Но отнюдь не просто избавиться от исторического события, оставившего множество свидетельств с разных сторон и глубоко укорененного в коллективной памяти жертв; поэтому приходится еще и активно отрицать его. Это наглядно проявилось в официальном отношении к 100-летию памятной даты. В апреле 2015 года по мере приближения 24 числа атмосфера в Турции становилась все более напряженной. Как утвердить собственную позицию в дни, когда весь мир будет вспоминать об армянском геноциде? Турецкие политики воспользовались близостью двух исторических дат: начала армянского геноцида 24 апреля 1915 года и победы турецкой армии 25 апреля 1915 года в сражении на Дарданеллах против союзных сил Антанты, их колониальных войск ANZAC из Австралии и Новой Зеландии. Память о 24 апреля просто проигнорировали, перенеся на этот день коммеморацию о событиях 25 апреля 1915 года. Таким образом, история преступления была перекрыта историей победы. Бывшие противники, сражавшиеся в Галлиполи, давно помирились; теперь их объединяют общие воспоминания победителей и побежденных: Турция стала для представителей ANZAC хранительницей национальной памяти о поражении в Галлиполи, где погибло множество солдат. Две памятные даты, 24 и 25 апреля 1915 года, вошли в явный конфликт. Победа над войсками ANZAC должна была затмить собой память об армянской трагедии и заставить забыть о ней. Это было фронтальным наступлением на память: за геноцидом последовал мнемоцид.

Отрицание армянского геноцида служит в Турции одним из парадигматических элементов государственной политики, что прочно закреплено в четырех столпах государства: в политике; в правовой сфере – статьей 301 Уголовного кодекса, предусматривающей наказание за оскорбление

турецкой нации; в системе образования – за счет контроля над учебниками истории; и в армии. Однако существует важное исключение: гражданское общество. В нем усиливается интерес к запретным страницам собственной истории и растет сочувствие к ее жертвам. Здесь мне хотелось бы привести несколько примеров. Начиная с 2009 года 28 тысяч турецких граждан сделали в рамках интернет-инициативы то, что отказывается делать глава государства: они принесли извинения за «великую катастрофу» [100] . На рубеже тысячелетий неожиданно обнаружилась еще одна группа свидетелей геноцида, которые, поздно осознав себя в качестве жертв массовых репрессий против армян, стали передавать свои воспоминания внукам. Речь идет о девочках, забранных из пеших колонн, которыми гнали депортированных армян. Девочек приютили турецкие семьи, воспитавшие их мусульманками. Утратив после принудительного обращения в ислам свою прежнюю идентичность, они росли в том окружении, где ничто не напоминало им о былой жизни и коллективных страданиях. Память о прошлом вернули им не армянское государство и не армянская диаспора, а сами турецкие семьи и турецкое общество. Эти глубоко личные воспоминания, пробудившиеся за последние годы в турецких семьях, нарушили те жесткие запреты и строго охраняемые границы, с помощью которых государство хотело избавиться от неудобной истории. Важную роль в этих новых подвижках памяти сыграли литература и кино. Фетхие Четин рассказала в своей трогательной книге «Моя бабушка» историю, поведанную ей, турецкой внучке, ее армянской бабушкой, что взволновало и потрясло турецкое общество [101] . Пока политики продолжают выстраивать идеологический защитный вал, отвергают факты, запугивают людей и препятствуют свободному общению, в сердцах многих представителей турецкого общества давно происходит интенсивная эмоциональная работа по осмыслению своей истории, которая будет воспринята следующими поколениями.

100

«Моя совесть не позволяет мне оставаться равнодушным к отрицанию великой катастрофы, которую пережили армяне Османской империи. Я отвергаю эту несправедливость и прошу прощения у моих армянских братьев и сестер, чьи чувства и боль я разделяю», – говорится в подписанном тексте заявления. Пока власти воздерживаются от уголовного преследования лиц, подписавших это заявление, и не используют статью 301 УК Турции «об оскорблении турецкой нации». Главный прокурор в Анкаре решил в данном случае, что в демократическом государстве позиция инакомыслящих защищена свободой мнений. Турецкий Генштаб счел кампанию по сбору подписей неправильной и вредной. Глава правительства Реджеп Тайип Эрдоган также осудил эту инициативу: «Я не совершал преступления, почему я должен извиняться?» – заявил он (Die Welt, 27.1.2009; см. также: H"ur А. Ich entschuldige mich f"ur meine Nicht-Entschuldigung:.

101

Thelen S. Die Armenienfrage in der T"urkei. Berlin, 2016. P. 66–68. В своей автобиографии «Black Dog of Fate» Петер Балакян рассказывает об истории армянского геноцида; рассказ начинается с воспоминаний его бабушки.

Армянский геноцид как часть немецкой истории

Что вообще известно в Германии об этом событии, являющемся частью и немецкой истории? В Первой мировой войне Германия была союзницей турок Османской империи. От этого партнера ожидалась существенная военная поддержка. С начала депортации и уничтожения армянского населения на месте присутствовали немецкие политики и журналисты. Это означало, что им выпала роль невольных свидетелей и очевидцев. Если логика войны четко противопоставляет друг другу две группы участников – победителей и побежденных, то в преступлении против человечности участвуют три группы: преступники, жертвы и наблюдатели. Поскольку очевидцам приходилось наблюдать совершаемое преступление на протяжении долгих месяцев, перед ними возникал этический выбор: встать на сторону преступников, то есть сделаться сообщником и пособником убийства, или же перейти на сторону жертв, то есть сделаться свидетелем неслыханного преступления. «Преступление против человечности», как это уже тогда называлось, не могло ускользнуть от внимания международных наблюдателей [102] . С первых же часов послам и представителям других стран или международных организаций стало известно о начавшемся геноциде, о чем недвусмысленно говорилось на языке тогдашнего времени. В турецких сообщениях шла речь об «уничтожении армян», «основательной чистке от внутренних врагов» и о «поголовном истреблении армян в Турции». Незамедлительно последовала международная реакция. По сообщению американского посла Генри Моргентау, «смертный приговор вынесен целому народу»; к этому он добавил: «…я уверен, что вся история человечества еще не видела подобной жестокости. Любая резня, любые гонения, совершавшиеся в прошлом, кажутся незначительными по сравнению со страданиями армянского народа в 1915 году». Ему вторит немецкий канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег, также считавший, что история не знала ничего подобного. Впрочем, его интересовало не столько уничтожение целого этноса, сколько отношение к союзной державе во время войны. Поэтому он оперировал аргументами не морального, а стратегического характера, заявляя: «Нашей единственной целью является удержание Турции на нашей стороне до конца войны независимо от того, погибнут армяне или нет. При затяжной войне Турция будет нам еще очень нужна» [103] .

102

Такую формулировку использовал в своем отчете американский посол в Константинополе Генри Моргентау, который в 1913–1916 гг. был непосредственным очевидцем событий. Он составил отчеты «The Tragedy of Armenia» (London, 1918) и «Ambassador Morgenthau’s Story» (New York, 1918). Моргентау даже предполагал, что инициаторами геноцида могли стать немецкие офицеры, которые в качестве советников помогали проводить реорганизацию слабой османской армии.

103

Gottschlich J. Beihilfe zum V"olkermord. Deutschlands Rolle bei der Vernichtung der Armenier. Berlin, 2015. S. 219.

Наряду с политиками и дипломатами за насилием против армян следили ученые, врачи, предприниматели, инженеры, миссионеры и медсестры, приехавшие из разных стран. Между ними были и немцы. Оставались ли они равнодушными к катастрофе зрителями или становились моральными свидетелями преступления, зависело от индивидуального решения. Среди немцев находились примеры обеих позиций: политик Бетман Хольвег руководствовался исключительно логикой войны, моральные соображения оттеснялись прагматикой и оппортунизмом на второй план. Но были такие, кто всерьез принял на себя моральную ответственность перед мировой общественностью за свою роль очевидца трагических событий. К их числу принадлежат, например, Йоганнес Лепсиус, составивший подробный «Отчет о положении армянского народа в Турции» (1916), Армин Т. Вагнер, подготовивший развернутый документальный фоторепортаж, или Франц Верфель, переработавший исторические документы в потрясающий роман «Сорок дней Муса-Дага» (1932).