Забыть Палермо
Шрифт:
И добавила: «Пожалуйста, без поэзии. Дайте что-то непосредственное… Придерживайтесь фактов. «Ярмарка» — журнал весьма конкретный». Эту фразу она подчеркнула решительным взмахом руки, показав свои красивые точеные пальцы. «„Ярмарка“ должна быть полнокровным изданием, понимаете? Ей требуется что-то энергичное».
Я понимала. Но что же предложить им, этим строителям, увлекающимся прозрачностью? Как запретной радостью, они тешатся стеклом. Делают дома из дымчатого стекла, хотят, чтоб стены отражали меняющиеся формы города, который не имеет прошлого. Можно ли отторгнуть прошлое? Откуда-то изнутри, из глубины голубых дней былого пробуждается захватывающее воспоминание. Оно как живой родник, как стремительный поток, прорвавшийся через затворы памяти. Сколько времени следовало за мной воспоминание о каменной стене, которую я так ясно перед собой вижу, покрытой диким жасмином и жимолостью. Вся стена полна жужжанием мошкары. Здесь, лежа в траве, мы впервые поцеловались… Поцелуй в глаза, в губы… А несколько лет спустя, здесь же, когда появились в небе самолеты, я потеряла детскую веру в то, что жизнь будет вечной, потеряла так,
Но «Ярмарка» не место для несчастий. Таков приказ Флер Ли. Наш журнал рассказывает о счастливой жизни, о богатстве и женщинах, которым сопутствовала удача. Разве ты забыла, Жанна, послание, которое тебе вручили? Это указание дирекции, памятка. Таким словом здесь называют письменные инструкции, и когда их дают вам — это уже дурной знак. «Ваша задача не в том, чтобы делиться воспоминаниями с читательницами. Вам платят за то, чтобы вы их развлекали. Опишите им местный колорит». Ну хорошо. Что бы сказала Флер Ли о мосье Джузеппе? Не правда ли, это могло б подойти? Такой забавный персонаж — посредник в разного рода делах. Ох, и трудное у него ремесло — дни напролет торчать в мэриях, стоять в очередях по делам своих состоятельных клиентов, повторять с утра до вечера в коридорах: «Да, уважаемый господин…», «Ну конечно, ваше превосходительство…» Вечно быть занятым уговорами чиновников, а при случае уметь всучить и взятку. «Какие пустяки, почтеннейший…» У него своя особая манера знакомиться: «Мосье Джузеппе к вашим услугам, вот он я». И низкий поклон. Выглядит неизменно корректным, его не видели без галстука. Это чемпион по улаживанию в кратчайшие сроки различных дел. Он славится как мастер по составлению нотариальных актов и приобретению белых билетов для желающих освободиться от воинской службы. Нелегкая это штука — раздобыть такое удостоверение. «Ваше превосходительство, поверьте моему честному слову — мой клиент тяжко болен, это неизлечимая наследственная болезнь, ни один врач не в силах ему помочь, к тому же у моего клиента плоскостопие». Плоские стопы… Пятьдесят лир, ну, в лучшем случае сто лир — вот и все, что получит мосье Джузеппе, если ему удастся вырвать такую бумагу с печатью и всем, что там полагается… Ну как, подходящий сюжет — наш сосед? Это лучший в Палермо делец, он всегда в пиджаке, даже в самое жаркое время. И вдруг я вижу его в одной рубашке, бегает по развалинам, роется в них, вопит в поисках жены: «Агата моя, Агата!» Он шатается, одежда на нем разорвана в клочья, только одна нога в брюках, а на другой видны эти ужасные желваки, у него расширение вен, заработанное, видно, долгим стоянием в очередях, отвратительно вздутые кровоточащие узлы. «Агата моя, Агата, колокольчик мой, колоколенка, голубка, сахарная моя…» Он тогда нашел только ее кофейник и прижимал его к себе, драгоценный кофейник, сокровище фирмы «Везувий», всего на две чашки кофе. Нет, мосье Джузеппе не нужен «Ярмарке». Флер Ли такого не захочет. Она считает, что в хорошо организованной демократии подобным людям делать нечего. «У нас нет посредников в делах. Если надо, все стоят в очереди. Прошу вас, Жанна, оставьте своего мосье Джузеппе в Сицилии, и не будем больше о нем говорить». Стало быть, нужен другой сюжет. И снова я пускаюсь в путь. Опять бродить среди этих гигантских обитаемых колоссов, лицезреть эти удручающие душу башни, размножающиеся с безумной скоростью, глядеть на это сомкнутое стадо массивов, пронзающих небо, сверлящих, насилующих его. Маленькие человечки, устроившиеся на досках, подвешенных под самой его твердью, наводят лоск на эти дома, чистят их, моют, протирают совсем так же, как это делают мойщики посуды.
Ни скамейки вокруг… Ни скверика. На всех перекрестках — новостройки, они лезут вам в глаза настойчиво, как непреходящий кошмар. Опытные работники следят за движением подъемных кранов, учитывают их работу, составляют графики. Один из них особенно внимателен, для удобства рассказа я буду звать его Предпринимателем. С большой буквы. Вот та машина, вращающаяся непрерывно, особенно нуждается в его внимании, она раскрывает свою страшную челюсть, захватывает полупрозрачную плиту и двигается дальше, увозя свою добычу. Совершенно ясно, что без него машина осталась бы неподвижной, парализованной, была бы просто огромной виселицей, вздыбленной в небо Нью-Йорка. Но Предприниматель здесь, и он смотрит на нее из-под широких полей своей шляпы.
Предприниматель доволен. Это видно по его лицу. Даже самая красивая и шумная девчонка из Кальсы, так ловко вращающая бедрами, что засомневаешься, есть ли у нее позвоночник, даже все они, вместе взятые, из Катании и Мессины, в узких облегающих юбчонках, с красивыми цепочками на шее и медальонами, аж шевелящимися между грудей, девчонки, которые превращают мужчину в идиота, делают его безмолвным, лишают его дыхания, аппетита и всего прочего, — даже им не удалось бы отвлечь Предпринимателя от его дела. Только машина и записная книжка в руке — больше его ничто не интересует. Он, заполняет листок, не сводя глаз с машины.
— Само совершенство! Уж эта не имеет соперниц.
Ему очень хочется перечислить мне все ее лучшие качества. Говорит, говорит… Не может остановиться. Какой же у него уверенный вид, сколько убежденности, превосходства и снисходительности! И как все это меня раздражает! А он все тянет свое:
— Тридцать этажей. Мы их скоро закончим. Чудеса она делает, — говорит он с нежностью, глядя на машину.
— Чудеса?
Смотрите, как он забеспокоился:
— А вы знаете более мощные? Где вы видели лучше? Ну где же?
Да, конечно, я видела лучше, в тысячу раз лучше — в Сицилии, на краю одной дороги, ведущей к береговому обрыву. Там Полифем одной рукой швырнул в море мрачную скалу, прорезанную пещерами, в которые можно въехать на лодке, чтоб укрыться от солнца. Да, он это сделал. Одной рукой сбросил всю эту громаду с утеса. Черт знает какую ломку устроил… Ничего подобного ваша машина не сделает. Сказать ему об этом, что ли? Так не поверит же. Подобный человек не сможет допустить, чтоб эскиз берега изменился из-за плохого настроения какого-то циклопа. Не в его принципах придавать значение этаким бредням. Но у тебя, Жанна, были свои доводы. «Я тебя буду ждать под скалой Полифема…» Можно ли это забыть? Всем хорошо известно, что на свидание туда отправляются в лодке. Боишься, что заблудишься в скалах, — надо окликнуть: «Где ты?» А волны все плещут и бьются о скалу Полифема, о какую же, ведь их по меньшей мере три… Сами знаете, как все это действует на подростков, становящихся втайне взрослыми. Только они еще немного в разладе с новым для них миром.
Однако я отвлеклась. Ну что же, поспорить с этим незнакомцем? К чему? Но он настаивает, хочет знать точно:
— Если вы видели лучше этой, расскажите подробней.
Да, лучше, куда лучше. В Вальверде. Там своды главной церкви были расписаны в одну ночь рукой свыше. Да, да, небесной рукой, вы меня поняли? Автопортрет мадонны, удивительно, а? И тем не менее так. Иначе не объяснить, как появилась эта картина столь внезапно в глухой деревеньке в долине Демона, как бы в возмещение за действующий опасный вулкан и вечные землетрясения. Ты это расскажешь Предпринимателю, Жанна? Ведь он смотрит на тебя. Он очень благожелателен. Чего он от тебя ждет? Да, конечно, поддержки, ему требуется утешение. Американцам это очень нужно, их стеклянные дома, сооруженные в эпоху опасности с воздуха, играют ту же роль в нью-йоркском пейзаже, что и сильные успокоительные средства, которые они энергично применяют. Они тоже поддерживают оптимизм.
— Слушайте, если вы видели более совершенные…
— Крепость, построенную без помощи машины, нависшую над самой бездной и в таком ракурсе, что от одного взгляда на нее начинается головокружение.
— Любопытно. А где это?
— В Сицилии, на крутой скале…
— Трудно представить архитектора, который…
— О, знаете ли, архитектор…
— Так ведь он был… С машинами или без них?
— Там говорят, что это был Сатурн… Я ничего не выдумала, поверьте. Это называют Аркой Сатурна. Другого объяснения нет.
Что ты сделала, Жанна? Все пошло к чертям. Теперь с этим незнакомцем говорить нечего. Ведь тебя предупреждали. А инструкции Флер Ли? Почему ты забыла о них? «Уже тридцать лет мы несем ответственность за судьбы наших публикаций и, как нам кажется, хорошо знаем свою аудиторию. Основное правило: не возражать ей. Аудитория полагает, что вы с уважением относитесь к ее убеждениям. Итак, ограничьтесь экзотикой, колоритом. Увлечение прошлым — это ненужные грезы». Что ты сделала, Жанна? Он тебя выгонит отсюда.
— Каждый имеет право на свою точку зрения. Вы позволите мне иметь свое мнение, не так ли? А теперь вон отсюда! Убирайтесь! Вход на строительство запрещен. Не нужны тут посторонние, крутятся, шпионят да еще издеваются.
Еще немного, и он выразится словами директорской памятки: «Вы иностранка, не забывайте этого».
Своими нелепыми разговорами и замечаниями ты его разозлила, Жанна. Он ненавидит иностранцев. Он орет:
— Слишком вас тут много! Черт знает кому мы даем приют, всем кому попало. Все это лодыри, жирные твари, белоручки.