Забытая развилка
Шрифт:
Конечно же, самых лучших лекарств в переданных коробках уже не было. Антибиотиков, обезболивающих и большого полувысохшего флакона перекиси.
***
Дровяной навес, по случаю весны полупустой был практически единственным местом, где можно спрятаться и спокойно на нее смотреть. Степан прислонился спиной к деревянному боку избы и почти задержал дыхание. У крыльца Маська щебетала с двумя подружками. Не того боялся Степан, когда старался стать невидимым и неслышимым, что заметят и будут смеяться… нет, боялся, что вообще скользнут глазами, как по пустому месту и не скрываясь, продолжат секретничать
И ничего, что тот с двенадцати лет впахивает за эту кормежку с утра до ночи, кому его труд заметить? Кошка и та свободней по дому ходит, чем Степан. Лишний раз покажешься на глаза хозяину – лишнюю наспех придуманную работу сделаешь.
Станет ли на такого смотреть красавица Маська?
Степан осторожно прижался обратно к стене. Сделал вдоль нее пару шагов и прислушался. Не следует так поступать с девушкой, что нравится, но как иначе услышать этот голос таким веселыми и ласковым, без обычных нетерпеливых интонаций, с которыми она обращается к нему?
– И что он сказал? – настойчиво спрашивала одна из подружек, – неужели правда сам заговорил?
– А то, – довольно улыбалась Маська. Степан и с закрытыми глазами видел эту улыбку, видел, как губы раздвигаются, показывая блестящий язычок. К лицу прилила краска.
– Сказал, дело важное ко мне, – горделиво продолжала Маська. – Если получится, будем парой.
– Так и сказал? – ахнули девчонки. – А смотрел как?
– Глаз горел, как у пьяного!
– Везучая… – добавили подружки уже с завистью.
– А то, – важно отвечала Маська. – Любит он меня, точно говорю! И я его люблю. Какая девка Русому бы отказала? Разве что совсем дура. А я не дура!
Русому… Степан сгорбился и медленно поплелся обратно. Не нужно было подслушивать, знал. Так что не на кого пенять. Ах, Маська, Маська. Ладно меня не любишь, но к этому… Русому. Как же не видишь, что он человек темный? Что многими крутит в своих интересах, а сам равнодушный, как будто деревяшка, а не человек?
Если бы Степан был решительнее, отправился бы к хозяину, да и сказал бы, что его единственная дочь с Русым встречаться вздумала, глядишь, в воспитательных целях посадил бы родитель единственную непутевую дочь под замок.
Но стоило ему собраться с силам и зайти в дом, а после в комнату Маськиного отца Карпа, как его тут же оглушил громкий злой голос.
– Чего тут шлындаешь? – хозяин вскочил и прикрыл спиной какие-то лежавшие на столе вещи. Если бы Степан был внимательнее, заметил бы, как руки Карпа подрагивают от непривычного напряжения. – А ну вон иди! И не смей заходить без спросу, выпорю!
Степан послушно исчез. Этой ночью он ночевал в остатках грязного сена рядом с лошадью, потому что в
И тянулась прежняя жизнь и утешали только мысли о том, что все Богом предначертано и следует принимать наказания терпеливо и смиренно, ибо все мы получаем только то, что заслуживаем.
3
Павла вошла без стука. Улыбнулась так сладко, что Конфетти сразу поняла – устроила какую-то редкостную гадость. Черт, не вовремя, но враги, знаете ли, время не выбирают и не спрашивают, когда начинать вам пакостить.
– Тарзан вызывает, срочно. И он… не в настроении, – сообщила Павла, сияя белозубой улыбкой. Она была практически раздета и только рыжая волна волос прикрывала голые бледные плечи, отчего гостья казалась наивной и хрупкой сказочной красавицей.
«Пару выбитых центральных зубов ей бы очень пошли», – хмуро подумала Конфетти, но вслух сказала совсем другое.
– Спасибо, милая, иду прямо сейчас!
Если таким елейным голосом пожелать здоровья, то вы наверняка помрете от отравления ядом всего часа через три. Конечно, если вы не Павла, с которой все, как с гуся вода. Которая и сама легко отравит слюной, всего лишь лизнув вашу руку.
– Заходи потом, пообщаемся, – хлопнула глазами эта рыжая стерва и, не скрывая торжествующей ухмылки, вышла.
Тарзан не в настроении, рвет и мечет. И ее вызывает, и вряд ли чтобы просто расслабиться…
Конфетти выглянула в окно – пустой задний двор, высокий забор, два охранника болтают у ворот. Обычная картина, никакого напряжения, беготни и любых других следов неожиданно нагрянувших неприятностей. Совершенно непонятно, к чему готовиться.
«Чертова Павла! Ну, придется заняться твоим воспитанием», – раздражено бурчала Конфетти, спускаясь на первый этаж и подходя к комнате, где Тарзан имел привычку совещаться со своими приближенными на всякие важные и неважные темы, а также есть, пить, спать и принимать гостей.
Охраняющий дверь Трехглазый смерил ее заинтересованным взглядом, остановившись на еле прикрытой майкой груди и хотя хотелось сжаться и спрятаться, она только вызывающе улыбнулась.
– Не по твоим зубам, – заявила самым наглым своим голосом.
Он промолчал, отходя на шаг от двери и давая пройти. Конфетти легко проскользнула в приоткрытую дверь.
– …отлично, – голос у Тарзана был на удивление довольным. – Яшер, ты молодец! Помнишь все, не надо повторять? Главное не забудь – предлагай Джипперу что угодно, но не сразу, а по частям. Пусть он мне их отдаст… И просит что хочет. Даже Гореловку ему на год уступлю, вместе с кузнецом и медовой пасекой. Но пусть только живыми приведет!
– Я понял, – гудел Яшер, здоровый как бык и такой же твердолобый. Он походил на маленькую ожившую скалу, на которую ради смеха натянули камуфляжные штаны и слишком узкую для такого тела темную кожаную жилетку. Из каждого кармана торчало нечто, способное убивать – начиная от ножа и кастета, заканчивая проволочной удавкой. Яшер увидел Конфетти первым, медленно повернул на звук входящей девушки голову. Тарзан суматошно вскочил с кресла и восторженно улыбнулся.
Что-то я подустала от этих мерзких улыбочек, насторожилась Конфетти. И не ошиблась…