Забытая юность, или Воспоминания на последней парте

Карманов Серж

В городском или «Центральном» парке тусовалась молодежь. Это был большой парк с каруселями, тенистыми аллеями и огороженной сеткой просторной танцплощадкой.

Он находился рядом с техникумом и мы часто посещали его.

Вот и сейчас мы брели с Гансом по парку, лениво перебрасываясь словами и поглядывая на редких прохожих, стоял майский полдень, позади почти год учёбы, впереди экзамены, все вокруг расцветало и пело, сидеть на занятиях совсем не хотелось.

Вдруг

меня окликнул незнакомый парень в тёмных очках, присмотрелся получше – Аркаша Лисин. Одет он был как то странно: стёртая кожаная куртка, брезентовые расклешённые брюки и прошедшие пару марафонов, поношенные кеды.

В весь этот облик портового хулигана не вписывались круглые тёмные очки.

«С девчонками поди знакомишься?» – присаживаясь поинтересовался Ганс.

В ответ, Аркаша, молча, взял стоявшую неподалёку от скамейки сумку и протянул нам.

В сумке лежала пара стоптанных домашних тапочек и почти новенькие кроссовки.

Мы смотрели на этот странный набор, медленно понимая, что происходит.

Аркаша среди бела дня, как он выражался «обменивал» старенькие тапочки на новенькие кроссовки, в кроссовках он разбирался наверное лучше, чем в музыке и мог сразу отличить фирменный «Nike» и «Adidas» от подделки.

Он высматривал пацана, в хороших кроссовках, улыбаясь заводил с ним разговор, угощал сигареткой, а потом доставал «мойку», опасную бритву, и предлагал пройти к скамейке, где без рукоприкладства, лишь приговаривая о том, как жалко ему расставаться с любимой домашней реликвией, вручал тапочки и забирал кроссовки.

Ганс начал было читать лекцию на тему :

«Что такое хорошо и что такое плохо», но Лис перебил его, сказав, что сам ненавидит воровство, но это совсем другое, это обмен товара на товар, бизнес одним словом.

«Я же не режу никого,… да и «Fender» надо купить, после экзаменов будет вечер в техникуме, где мы будем первый раз играть, а на чём играть, на старой болгарской балалайке», – добавил он, смотря куда то вправо, наверное выискивая очередного продавца.

Своей странной логикой он удивил меня, что то меняется в голове, когда натягиваешь несвойственную тебе одежду, но думать об этом не хотелось. Мы посмеялись, посоветовали прекращать обувной бизнес и пошли своей дорогой, не зная ,что сами скоро окажемся в роли добычи.

А всё начиналось с барахолки, не менее достопримечательного места Владивостока.

«Балка» находилась на «Луговой», куда приводили разные дороги и трамвайные маршруты. Японские автомобили были редкостью, что такое пробки, люди и понятия не имели, но в воскресенье все пространство от Трамвайной улицы до Горной было залито людьми и машинами. Здесь всё продавалась и покупалась, китайские челноки с одноразовыми товарами встречались редко, больше

было корейцев, прочно обосновавшихся в овощных рядах, ну и конечно моряков и рыбаков ,посетивших загнивающие капстраны. Особым спросом пользовались сингапурские майки, японские магнитофоны, кроссовки и конечно джинсы. Это не литовское дерьмо типа «Мильтонс», за которым выстраивались очереди в универмагах, а настоящие американские джинсы, изрядно потолкавшись, мы с Гансом долго рассматривали это заграничное чудо в фирменном пакете, но цена в 120—150 рублей казалась очень далёкой.

Я не следил за модой, скорее инстинктивно чувствовал её, когда многие носили клёш и заказывали в модельных мастерских туфли на высокой платформе, я купил остроносые ботинки с небольшим каблуком на тонкой подошве и ходил в строгом костюме, через полгода так одевалась продвинутая молодёжь Владивостока, добавляя к костюму очень тонкий галстук и выбривая виски.

Ганс одевался своеобразно, редко носил стандартные вещи, пиджак только с брюками другого цвета, если требовался галстук, то одевал бабочку.

В чём то мы были похожи: воспитывали нас матери без отцов, я неплохо играл в футбол и разыгрывал в волейболе, но всё забросил из за частых переездов, Ганс бросил бокс и гимнастику, хотя мог добиться хороших результатов, у нас почти полностью отсутствовал музыкальный слух, что мы неоднократно доказывали, горланя что то на вечеринках, любили группу «Pink Floyd» и не любили лишние вопросы и дешёвое панибратство.

Но Андрей обладал удивительным качеством, он ничего не боялся, вернее всегда мог победить свой страх.

Зимой после новогодних праздников, мы засиделись в общежитии и уже собирались уходить, когда в коридоре раздались страшные удары и вопли, я вышел из комнаты и оцепенел от ужаса. В мою сторону двигался Федя Фирсов, размахивая здоровенными кулаками, сметая со стен плакаты и горшки с цветами, он барабанил в дверь, орал как раненый Кинг-Конг и двигался дальше. Четверокурсника Фёдора Фирсова знали все, он висел на доске почёта как отличник и призёр многих соревнований по десятиборью. Но, когда этот вундеркинд с плечами мамонта напивался, лучше быть в другом месте, он никого не узнавал – поэтому никто и не вмешивался, даже комендант, закрывали двери и ждали, когда Федя переколотя всё что возникало на его пути, спокойно засыпал в каком-нибудь углу, тащили в кровать, а утром он ничего не помнил и сожалел, если причинил кому то увечья.

Пока я стоял и соображал что же делать, Ганс двинулся в его сторону, Федя стеклянными глазами обнаружил цель и нанёс мощный удар, Андрей уклонился и коротко ударил с левой руки, а потом со всей силы с правой и… Федя упал.

Конец ознакомительного фрагмента.