Забытые-3: Хранители перемен
Шрифт:
– Да я и не сердился, – знающий улыбнулся. – У всех свои странности. Ну и правда же это. Ты говорила, что по крови мы теплее людей, но по силе-то я их точно холоднее.
– Кровь и сила – не главное, – заметила я. Теперь – твёрдо в это веря. – Главное – человеком быть хорошим. И чтобы странности не разъединяли. И не ссорили. Пошли, короче. Дел невпроворот.
Глава 3. Город-из-теней
От Алого осталось чуть больше, чем от его несчастного города-соседа. Угрюмые остовы домов, занесённые снегом и заросшие сосульками.
– Я направлялся сюда, да? – напряжённо уточнил Зим. – Из Приозёрного?
Я молча кивнула.
Он сбросил сумки, опустился на колени и зарылся пальцами в снег. Память, вспомнила я. Память снега. В землях, по которым прошлись Забытые, их сезоны замерли навсегда. И лежащий здесь снег, несмотря на прошедшие вёсны и лета, отлично помнил Стужу – или того, кто уничтожил жизнь и похоронил под сугробами останки города.
На меня легла тень, но это был всего лишь Вьюж – он сосредоточенно нарезал над Алым круги, не то что-то определённое высматривая, не то просто бдя. Вёртка давно рыскала под снегом. И Зиму лучше не мешать, да. И мне отчего-то до зуда хочется добраться до уцелевших врат. Да и тропка Светлы указывает: нам в ту строну.
– Это не Стужа, – сообщил дядя Смел угрюмо. – Наши постарались, племяша. Старая кровь, говорящие и пишущие. От безлетных оставалась снежно-ледяная крошка. От наших чар – пепел. И ничего кроме. Если от чьих-то чар что-то осталось, то это или пишущий, если немного, или говорящий, если побольше. Здесь, полагаю, пишущие, паскуды, развернулись. Расстарались, м-мать их.
– Есть шанс, что, получив предупреждение Мечена, они попытались создать оборону, но напортачили по неопытности? – спросила я, поглядывая по сторонам.
Последнее воспоминание Славны – солнечное зарево над городом. Это могла быть и попытка защиты, обернувшаяся горькой правдой: боевыми чарами старая кровь не владеет и внутренним солнцем в ярости управлять не умеет. Совсем.
– Очень крошечный, – проворчал дядя. – К тому времени они изучили десятки вернувшихся, и ни один из них не был опасен… настолько. Хотя… – он вздохнул и признал: – Может. И Приозёрный исчез по той же самой причине. Никто из нас прежде не сталкивался с напастью в виде обезумевшего чаровника непонятного свойства, и мы могли полыхнуть от того же страха. Ещё как. Искры же в Приозёрном, как ты помнишь, были. Здесь, вероятно, тоже.
– Я сейчас… – невнятно пообещала Светла.
Куколка высунулась из нагрудного кармана моей куртки, сверкнула глазищами, и недалеко от врат из сугроба мягко поднялся, распускаясь, солнечный цветок. Длинный тонкий стебель, многочисленные острые лепестки. И сердцевина, вспомнила я эти чары, присыпанная пеплом.
Всего лишь один цветок. Других искрящих, кроме Славны, в Алом не было.
Наставительница судорожно вздохнула раз-другой, но сдалась и снова тихо заплакала. Дядя сурово молчал, но молчание это чудилось полным ругательств. А на обломок стены у врат снова села
– Сгинул, значит, мразь, – удовлетворённо хмыкнул дядя Смел. – Убил, но и сам не уцелел. Туда тебе и дорога. Надеюсь, Шамир, ты тепло его встретил?
Льдистые глаза птицы сверкнули мрачным огнём.
– Как-то тебя подозрительно много, – заметила я, спеша к цветкам. – И чаруешь ты уже второй раз за день. Уж не освободил ли Вьюж вместе со своим осколком души ещё и твой?
Птица отрицательно качнула головой и повеселела.
– Он соскучился, – улыбнулась, отвлекаясь от горьких мыслей, Светла. – Истосковался и по общению, и по чарам. На изломе сезонов он всегда слаб и появляется только шаловливыми духами, но чем ближе к середине – тем больше силы.
– А чем ближе к очередному излому – тем её меньше? – сообразила я. – Нет, до «без четверти весна» тянуть нельзя.
Птица одобрительно кивнула. Я прибавила шагу. Задумалась об общении и кое-что вспомнила.
– Когда-то Шамир умел говорить через вещунов, – я нахмурилась. – Так он рассказал о случившемся Веселу, предупреждая. Мы об этом не знали и думали, что он вообще не говорит, лишь отголоски мыслей и настроя передаёт, и всегда понимали мир скорее на уровне ощущений. А сейчас он ничего не может рассказать толком, потому что говорящие из-за проклятья Стужи разучились творить вещунов? Других путей у Шамира нет, кроме как ветром подталкивать? – я посмотрела на птицу. – Да?
Она развела крыльями. И понимай это как хочешь.
Наставители пошушукались, совещаясь, и Светла предположила:
– Вероятно, у каждого народа старой крови были свои пути общения с Шамиром. Свои чары, чтобы слышать мир. И подозреваю, что через вещуна он мог общаться лишь с говорящими. Хотя сейчас и это было бы хорошим подспорьем.
– Зной Шамира отлично понимал, – припомнил дядя Смел. – Значит, наш путь тоже перекрыт проклятьем. Мы, конечно, приноровились… Но не так чтоб очень.
– Но и то хлеб, – возразила я.
Алый оказался немаленьким. И стена с вратами, и цветы вроде находились недалеко, но я до них топала и топала. Даже слегка запыхалась – на бег перешла, не выдержав. Очень уж хотелось поскорее цветы изучить. И узнать, что за сволочь сгубила двух беззащитных ребят.
– Не трогай пепел, – предупредил дядя Смел. – В склепе ты перебрала с памятью, и если сейчас голова не болит, то лишь потому, что выспалась. Одно новое знание – и придавит. И на насколько дней сляжешь. Погоди, пусть узнанное утрамбуется. Сами всё сделаем. У нас-то нечему болеть, – добавил с сожалением.
– Хорошо, – покладисто согласилась я.
И верно, не болит. Хвала солнцу. Как до Стужи добралась – так и забыла о какой-то головной боли. Но она, коварная, в любой момент может вернуться и с подмогой.
– Верн! – громыхнуло над Алым счастливое. – Это не я! Я досюда не дошёл даже!
Мне неожиданно полегчало. Вроде и не волновалась… а оказывается, волновалась. Хотя с чего бы вдруг?.. Сразу же понятно было, что Стуже здесь достались одни обломки. Что сами напортачили.
– Поздравляю! – крикнула в ответ. – Догоняй!