Шрифт:
Часть I. Трагедия в Овлесе. Глава I. Не вздумайте ловить падающих богов, если не хотите обжечься
Сияние багровой луны тускло освещало тронный зал. Он стоял передо мной на коленях, сломленный, но с надеждой во взгляде и движении рук.
— Мы живём в потрясающем мире, господин Ма, в неописуемо потрясающем мире!
Слова потоком лились из его окровавленных уст, глаза горели желанием жизни.
— Жаль, но многие этого совсем не понимают. Сколькие из нас пытаются перестроить всё вокруг? Под свои
Его грудная клетка судорожно дёргалась в кровавом кашле, мешая говорить: одна капля неожиданно падает мне на сапог, и в ней лишь отражаются огненные сполохи.
— Этот мир был создан таким: наполненным и непознаваемым. Значит, таким он и должен оставаться. К чему гнаться за лучшим, когда лучшее уже перед нами? Ведь стоит только открыть глаза пошире и вкусить прелести жизни, дарованные свыше.
Он энергично взмахнул нескованными ничем руками, едва не заваливаясь на бок. Я не сдвинулся с места: знал, что не тронет меня — не смеет сопротивляться.
— Вы можете не верить мне, юный господин. Но таков завет тех, кто был до вас: старое поколение богов знало, зачем создавался этот мир. Наслаждение — вот она великая цель существования! Ни войн, ни голода, ни бедности. Золотое время!
В его взгляде сквозило безумие, но оно осознанное. Будто тот желал сойти с ума, хотел окунуться с головой в свою утопию.
— Новые боги не те, что старые. Эти ломают всё и строят, затем снова ломают и снова строят, забывая при этом истинное предназначение вещей, и переворачивают всё с ног на голову.
Он молчал с минуту, прежде чем устало продолжить, странно взглянув своим пронзительным взглядом:
— В таком мире и вы выросли таким же, господин Ма, — усмешка тронула губы.
Он упирался руками в каменный пол, пока мышцы едва заметно дрожали от напряжения разлившегося в воздухе. Никогда я не видел его таким.
— Сколько бы я вас ни учил, вы всё смотрите вперёд себя, а не вокруг. Но у вас ещё есть шанс измениться, пока вы молоды. Очнитесь!
Он вцепился сломанными пальцами в полу кимоно, умоляюще вглядывался в моё лицо, но не мог найти ничего, чего так желал.
— Вкусите тёплого вина спокойной жизни. Отриньте манящий вас хаос, встаньте на путь истинный, забытый всеми!
Я сжал рукоять меча. Мои губы дрогнули в усмешке, но он будто и не замечал её вовсе, а всё продолжал торопливо вещать.
— Нам нужна ваша поддержка, господин Ма. Мы молимся старым богам, позабыв про новых, и они не оставят это так просто. Мы нуждаемся в защите, но кто встанет на нашу сторону, если никто не смотрит на этот мир нашими глазами? Никто не хочет понять суть, все ищут лишь ответы на вопросы: «как» и «когда», но они не хотят слышать ответ на вопрос: «зачем».
Капля медленно стекает по его подбородку, и едва задумавшись, падает вниз разбиваясь на микроскопические частицы. Также, как и разбивались его слова.
— Я дам ответ, юный господин, я вижу по вашим глазам — вы готовы слушать и
В отдалении послышался звук горна. Война уже близко.
— Поймите мою печаль и боль по миру, в котором каждый враг другому, где правит сухой закон и правила, установленные не нашими молитвами. Опустите меч и идёмте с нами! Возглавьте тех, кто сражается за прошлое, которое станет нашим общим будущим! Отриньте свою природу и обратитесь к сущности, скрытой глубоко внутри! Взгляните в глаза истине!
После этих слов я перерезал ему глотку. Убил собственного учителя, который обучил меня всему, что знал.
Почему я так долго слушал его? Не знаю.
Длительное время я считал, что таким образом просто хотел отдать дань уважения учителю, так сказать, предоставил возможность наставнику выговориться напоследок. Отец же недовольно обронил, что я лишь проявил слабость: слишком привязался к старику, и именно поэтому мой меч замер над глоткой учителя, пока тот безумно кричал о лучшем будущем.
Но было ли это слабостью или всё же состраданием? Или сострадание — это и есть слабость?
Не знаю.
Зарп был первым, кого я убил. Довольно символично — мой учитель научил меня не только, как правильно сидеть за столом, как принимать гостей и как отвечать на молитвы подданных, но и тому, как выверенно втыкать остриё меча в тёплую плоть, чтобы превратить её в закостенелое смрадное тело.
Немало столетий прошло, а я до сих пор помню, как дрожала моя рука, пока меч обагрялся кровью учителя.
Та война была неправильной — стольких я лишил жизни и стольких мог спасти. И всё ради чего? Куда меня это в итоге привело?
Одиночество. Изгнание. Скитания в смертном теле.
Я был великим, а стал никем.
Почему учитель Зарп не предупредил меня о том, что бывает с теми, кто идёт против установленного порядка? И почему его смерть меня ничему не научила?
И что вообще старик имел в виду, когда с безумным старанием выплёвывал с кровью каждое слово предсмертной речи? Он хотел меня о чём-то предупредить, это ясно как день в пустыне. Однако сколько бы я в последние годы не прокручивал речь в голове, ни единая путная мысль меня не посетила.
О чём думал учитель Зарп и что вложил в своё предсмертное предзнаменование?
Ох, старые и новые боги, как же тяжело копаться в голове, особенно когда она не твоя собственная, и к тому же давным-давно мертва!
И почему я вообще этим занимаюсь?
— Эй, крестьянский сын, ты чего тут бездельничаешь? Солнце давно покинуло зенит, все обязаны быть в поле.
Опять эти надзиратели.
Я, не открывая глаз, лениво ответил на беспочвенные обвинения, предвкушая очередной разговор ни о чём с хранителями порядка в деревне: