Забытые богом
Шрифт:
Так что же тогда значила эта странная встреча, после которой у Ваграма два дня дрожали руки? Он смалодушничал, уклонился от битвы? Следовало броситься на Зверя с одним лишь ножом в руках? Так стоило поступить? Положиться на Всевышнего, пойти на верную смерть? Если Господь испытывал силу его веры, то проверку Ваграм провалил.
Самое страшное – он ловил себя на мысли, что в какой-то момент перестал относиться к своей миссии серьезно. Зверь никак не проявлял себя с того самого дня, как Ваграм отпустил его на волю. Остаток лета был наполнен остротой опасности и миновал почти незаметно. Наступившая дождливая осень быстро потянула за собой зиму, которая так же плавно перетекла в весну. Первое время Ваграм честно искал следы
Пытаясь обрести былую уверенность, Ваграм до боли сжимал в кулаке золотой нательный крестик. От мыслей трещал череп, но ответ не приходил. Ваграм не привык так много думать на ясную голову. К тому же в душе его поселился страх. Чтобы выйти из дома, Ваграм каждый день совершал маленький подвиг. Холодея от ужаса, он ходил по городу, сжимая карабин потными ладонями. За каждым углом ему мерещилась гибкая смертоносная тень. В каждой перебегающей улицу бродячей кошке чудился силуэт Зверя. В каждом кусте Ваграм видел горящие оранжевые глаза. Этот долбаный город зарос долбаной травой, как долбаные пампасы!
Бетон, стекло и асфальт давили на Ваграма, пили его силы. Он не высыпался, почти не ел и за неделю превратился в бледную тень самого себя; под глазами проступили синяки, лицо осунулось, и только горбатый нос, казалось, стал еще больше. Устав от бессонницы и томительного страха, Ваграм сделал то, что всегда делал в таких случаях: сбежал из города. Загрузил в пикап самое необходимое и отправился искать новый дом.
Подальше от моря, поближе к горам.
Новым домом Ваграма стал скромный одноэтажный коттедж в сотне километров от города. До Конца Света здесь возводили поселок. Обтрепанный баннер-растяжка заверял, что строительство закончится через два года, еще не зная, что бессовестно врет. Благо первую очередь все же успели закончить – полтора десятка типовых домиков, один этаж, один гараж, одна семья. Для одного Ваграма более чем достаточно.
Поселок со всех сторон опоясывал лес, выпуская из своих объятий только узкую полоску укатанной грунтовки. Под стройку расчистили большую площадку, кое-где все еще торчали не выкорчеванные пни. Заборы поставить не успели, так что территория отлично простреливалась во все стороны, никакой полосатой кошке-переростку не подобраться незамеченной! На окраине, возле большого котлована, заполненного мутной бурой жижей, паслась брошенная строительная техника: экскаватор, погрузчик и пара бульдозеров. Горизонт скалился стертыми зубами гор, покрытыми густой растительностью, точно налетом. И, самое главное, здесь совершенно не пахло морем.
Дом, хоть и построенный с нуля, оказался не идеальным. Не хватало пристройки для дизельного генератора, какого-нибудь сарайчика и банальной выгребной ямы. Для полного спокойствия стоило бы добавить решетки на окна, да и дверь попрочнее не помешала бы. Чем больше Ваграм возился с новым жилищем, тем больше работы оно требовало. Он пилил, сверлил, красил и заколачивал гвозди. После работы ел за троих и спал как убитый. В трудах и заботах Ваграм постепенно восстанавливал пошатнувшееся душевное равновесие.
Утро выдалось свежее. Еще с вечера, подгоняемые северным ветром, приползли косматые тучи. Они долго ворчали, поудобнее устраиваясь в новом месте,
Заснул он перед самым рассветом. Не заснул даже – отключился, прижав крестик ладонью к груди. Сон получился недолгим и тревожным, Ваграм проснулся, стуча зубами от холода. Ночной ливень выстудил дом, а одеялами Ваграм еще не запасся, все на потом откладывал. Когда в тени плюс тридцать, меньше всего думаешь о том, чем укрыться во время сна.
Обхватив себя огромными волосатыми руками, он безрезультатно кутался в грязную мятую футболку с логотипом Олимпиады. В окна осторожно заглядывало заспанное солнце, растекаясь по полу желтыми квадратами, разделенными сеткой решеток. От них тянуло живительным теплом, и Ваграм с трудом поборол желание свернуться прямо на полу в позе эмбриона. За дверью был целый мир, наполненный солнцем.
Но дверь не поддалась. Ваграм покрутил замок, убедился, что тот открыт, и вновь толкнул тяжелое стальное полотно, обшитое деревянными рейками. Без результата. Он навалился плечом, поднажал. В проеме образовалась небольшая щель. Дверь шла туго, словно ее завалило снегом. Упираясь ногами и руками, Ваграм протиснул в узкий проем свое грузное тело и наконец увидел, что же заперло его в доме.
На пороге, вплотную к двери, лежала лань. Поджарое тело, все сплошь в белую крапинку, остренькая мордочка, ровный безрогий череп. Крупная самка, несколько десятков кило, на глаз не угадать точнее. Ваграм зачем-то тронул прохладную мягкую шерсть. В том, что лань мертва, сомневаться не приходилось: в тонкой шее зияла дыра, в которую с легкостью проваливался немаленький Ваграмов кулак. Кровь из раны стекала по ступенькам крыльца, смешиваясь с дождевой водой, отчего лужи возле ступеней розовели.
Сжав кулаки, Ваграм встал. Внутри медленно закипало багровое бешенство. Зверь выследил его. Нашел его новый дом. Вторгся в его жизнь. Ваграм пристально оглядел пустынный поселок. На окраине, где единственная дорога кривой стрелой впивалась в лес, среди рваной простыни утреннего тумана стоял тигр. Гладкий и неподвижный, как выточенная из камня скульптура. Увидев его, Ваграм взревел и бросился в дом, за карабином. Вдогонку хлестнул ответный рев Зверя.
Когда Ваграм с «Вепрем» наперевес примчался обратно, дорога уже опустела. Зверь исчез в зарослях, оставив глупого двуногого размахивать грохочущей металлической палкой. До рези в глазах вглядывался Ваграм в окуляр оптического прицела, силясь разглядеть среди зелени опасное оранжевое пламя, все тщетно. В призрачном поселке остались только он да лань с разодранным горлом. Опустив карабин, Ваграм заорал на предательский лес:
– Я не боюсь тебя! Слышишь, да?! Слышишь меня?! Я! Тебя! Не боюсь!
Он изрыгал проклятия, брызгал слюной, потрясал «Вепрем». Он скалился и рычал, словно дикий зверь. Он казался себе свирепым и бесстрашным. Но, когда запал прошел, оставив дрожь в коленях и чувство неудовлетворенности, похожее на изжогу, понял, что все не так. Совершенно не так. С порога на него глядела мертвая лань, и Ваграм боялся, чертовски боялся разделить ее участь.
День прошел в заботах. Подстегиваемый злостью и страхом, Ваграм врубился в работу с тройным усердием. Остановился, лишь когда из чащи поползли ватные сумерки. Глаза приходилось напрягать даже в свете фар, но главное – главное! – он успел. Ваграм влез в кабину и заглушил экскаватор. Долго сидел так, пялясь в густеющую темноту, слушая, как гудят натруженные мышцы. В спокойствии пришло недоумение: для чего так спешил? Куда торопился, если все время мира больше не имеет значения?