Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта
Шрифт:
Оттого-то так сильно я и люблю тебя. Родная, о как же ты мне всё-таки нужна!
Знаешь, я ожидаю тебя просто нестерпимо, до боли, до содрогания всего моего существа.
Весь, весь до конца твой.
Неизменно любящий и неизменно жаждущий тебя
Ян.
Милая, единственная, бесконечно родная!
Приезжай.
Томление
Между тем, обосновавшиеся в Лионе деятели польского мятежа сидят уже готовые покинуть французское королевство.
Но что мне тебе об этом рассказывать?! Ты же сама всё это прекрасно знаешь, не так ли, родная?
Так что выпускай уже из своих чудных коготков мерзавца Заливского. На время, на время. Никуда он от нас не денется. Я знаю, что не в твоих правилах выпускать уже схваченную добычу. Но ты с ним вскорости ещё встретишься – в Дрездене. Не сомневаюсь ни единого мига.
Да, собственно «армия» Заливского почти вся уже истреблена. То, что он не сдаётся, есть следствие явного безумия и страшного упрямства этого человека. Почву он колышет, но не более того. Однако и это доставляет нам, в Царстве Польском, более или менее ощутимые неприятности.
Ты совершила, радость моя, преогромнейшую, труднопредставимую даже работу – помогла нам вычислить поимённо «людей» Заливского, отчаянных головорезов, которые должны были превратить жизнь Царства Польского в кромешный ад.
Этой разбойничьей армии теперь, слава Господу и тебе, почти что и нет уже.
Так что возвращайся, любовь моя. Без тебя уже совсем невмоготу. Правда, правда.
Или ты решила остаться с этим негодяем Заливским?!
Каролинушка, я ужасно жду тебя.
Навеки твой
Ян,
неизменно любящий, преданный и находящийся во вседневном ожидании своей повелительницы.
Милая Каролинушка!
Знаешь, сокровище моё, я сильно подозреваю и даже почти уверен, что проклятый Заливский, переместившись в Германию и приблизившись тем самым к границам Царства Польского, попробует, как истый безумец, заново поднять армию разбойников своих и мародёров и направить её к нам.
Так что, видимо, тебе, родная моя, ещё придётся встречаться с этим мерзким негодяем, и не раз, увы.
А ещё чую я, что в Дрезден вместе со всею революционною шушерою переселится и твой старый поклонник Мицкевич, стихотворец. Так что интересные встречи ещё будут.
А покамест,
Так что исчезай. Исчезай из Лиона, – уже пора – но, конечно, исчезай так, Лолинушка, дабы не вызвать там ненужных подозрений со стороны польских бунтовщиков.
Надобно, дабы борцы за «великую Польшу» все без исключения непременно по-прежнему считали тебя своею. И особливо негодяй Заливский.
Любовь моя, я совсем уж заждался тебя. И бриллиантики новые, ожидаючи тебя, уже стали покрываться пылью. А они ох как хороши. Сама увидишь.
Возвращайся, единственная.
Твой
нежный,
верный
и преданный
Ян
Позднейшая мемуарная приписка к письмам графа И. О. Витта, сделанная Каролиной Собаньской:
Осязательное доказательство недальновидности польской эмиграции выясняется, мне кажется, уже хотя бы из следующего.
Когда в Царстве Польском казаки облавой захватывали эмиссаров и подчинённые им шайки, значительная часть бунтовщиков-заправил начала переезжать в Дрезден, в величайшей наивности ожидая, что вследствие действий разбойников Заливского последуют беспорядки в Германии и в Польше, и возгорится, наконец, европейская война.
Вот мечтатели!
Понятное дело, ничего подобного не произошло и в помине да и не могло произойти: как французы не встали на защиту поляков, точно так же поступили и немцы. И переселение в Дрезден и в самом деле ровно ничего особо выигрышного не дало полякам, но, как известно, надежда умирает последней.
И они ставили именно на Дрезден, желая превратить его в подлинной центр революционной эмиграции, желая возродить захиревшую «революционную армию» мнимого полковника Заливского.
Им казалось, что засылавшиеся шайки были разбиты и рассыпаны во многом из-за удалённости эмигрантского центра от границ Царства Польского. И переезд в Дрезден представлялся полякам как панацея от всех их бед, как шаг к подлинному возрождению «революционного» движения под самым боком у нас.
А вот я и граф Витт прекраснейшим образом уже и тогда понимали, что за «наездами» Заливского не появится никаких отрадных для бунтовщиков последствий. Понимали, что сии «наезды» ничуть не приближали возрождение «великой Польши».