Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Шрифт:
НАКАТОВ. Так же, как он ждал моей.
НИНА. А! (Сдержалась. И очень медленно.) Он будет жить. Я его вылечу. Он напишет. Он все расскажет.
НАКАТОВ. Нина.]
НИНА. Зачем вы не застрелились?
НАКАТОВ. Нина, опомнись…
НИНА. Нет, это хорошо, что вы не застрелились. [Ведь я же вашей ученицей была, послушной девчонкой. Вы к ней пришли.] Но только не семь дней с тех пор прошло и не десять… Года протекли… А вы все еще надеетесь… и умирать не хотите. Но ведь вы уже не живете, вы же политический мертвец. Оболочка. Вы только на то и способны, чтобы отравлять, спаивать. Трижды был прав Рядовой, что хотел написать немедленно! И он напишет.
НАКАТОВ.
НИНА. Я… я сама напишу про вас!
НАКАТОВ. Так… Пиши. Не забудь только: там, где Рядовому поверят на слово, от тебя потребуют доказательств. Какие факты можешь ты предъявить, кроме простой болтовни один на один? Никаких! Я старый конспиратор!
НИНА. Факты? У меня есть [мой выстрел!] Я расскажу, как я защищала изменника партии, и мне поверят, меня поймут и вас тоже поймут до конца! [Прощайте!]
НАКАТОВ. Да… это конец.
[НИНА (вслед). Но смерти его вам не дождаться!]
СЕРОШТАНОВ. Чего ж он не застрелился?
НИНА. Такие не стреляются. Паша, милый, все ясно… Я напишу Александру Михайловичу… Как просто все сразу стало, и тяжести нет… Я большое письмо сочиню, и он поправится, он увидит, что иначе поступить невозможно, молчанье мое врагу партии на руку… И сам бы он так поступил… Мы обсудим вместе и расскажем все. Ведь это же наша партия… [Утро. Дышать легко! Сейчас напишем, немедленно… Я принесу бумаги.
СЕРОШТАНОВ. Неси.
Из больницы?.. Ну как?.. Как?..
НИНА. Утро, Паша!.. Утро встает!..
И на душе у меня утро!
Занавес.
История создания пьес и их рецепция современниками
(Информация о первых постановках)
Публикуется впервые — по машинописи б.в.д., хранящейся в фонде Научной библиотеки СТД РФ. «С вымарками, сделанными по цензурному экземпляру» — надпись красными чернилами в верхнем правом углу первого листа машинописи. При публикации эти вымарки обозначены квадратными скобками. Полужирным курсивом переданы реплики и фрагменты текста, вписанные чернилами автором. Авторская правка уточнена по экземпляру: РГАЛИ. Ф. 656. Оп. 1. Ед. хр. 1830. 21 января 1927.
История создания пьесы неизвестна. Имеются три экземпляра машинописи: два, переплетенные, в фондах Научной библиотеки СТД РФ, датированные годом смерти Майской (1940); третий — в фонде Главреперткома в РГАЛИ. Последний экземпляр сохранился в связи с позднейшим обращением автора в ГРК (РГАЛИ. Ф. 656. Оп. 1. Ед. хр. 1830). Как оказалось, пьеса, снятая в Москве сразу после премьерного показа, шла по провинции — такова была практика тех лет. Но в 1927 г. ее вновь запретили, и автор, пытаясь возвратить пьесу на сцену, обращается в Главрепертком с заявлением:
«Узнав о том, что моя пьеса „Россия № 2“, комедия-буфф в 3-х действиях, впервые поставленная в Москве в театре Революционной Сатиры в 1922 г. и шедшая с тех пор во многих городах РСФСР, теперь запрещена к представлению
Предлагаю экземпляр пьесы, разрешенной к постановке Военно-Политической цензурой и Политконтролем ГПУ от 16/ VI-22 г. и 21/VI 22 г. и от 25/VII 1922 г. за № 759 и соответствующими печатями и подписями.
К вышеизложенному должно прибавить, что после снятия пьесы „Россия № 2“ с репертуара Художественным отделом МОНО был назначен закрытый просмотр пьесы в присутствии Театрального совета и представителей Губполитпросвета, ОГПУ и других заинтересованных организаций, после чего пьеса была вновь разрешена к постановке (без всяких изъятий — безусловно) и, как значится на постановлении: „К постановке в театрах может быть допущена и даже желательна“
Ввиду вышеизложенных обстоятельств прошу вновь рассмотреть пьесу и разрешить ее к постановке».
Татьяна Майская.
На л. 6-м документа приведена резолюция: «Разрешена военно-политической цензурой МГ ОГПУ и к постановке в театрах может быть допущена и даже желательна. 16.VI.22 года. [А. Луначарский]», а также отзыв замначполитконтроля ГПУ Медведева от 25 июля 1922 г.: «К представлению пьеса „Россия № 2“ Т. Майской разрешается, и препятствий к тому со стороны Политконтроля ГПУ не встречается».
Но в 1927 г. прежнее решение не представляется верным, и, истребовав с автора плату «за просмотр и гербовый сбор», полит-редактор ГРК пишет:
«Почти все показанные в пьесе герои <…> мечтают о России, презирают эмигрантов с их политическими планами монархической реставрации. Наконец, они направляются в Россию. Муж арендует завод, а все прочие приезжают к нему в гости. При этом эмигранты эти из породы „ничему не научившихся“. Как только они попадают в Россию, так начинается брюзжание на новые порядки, обывательское зубоскальство по поводу бытовых особенностей советского строя. <…> Все они ничего не умеют делать. Понять Россию не могут. Перемениться — тоже. По приезде в Россию — они остаются теми же парижскими хлыщами.
Единственный мотив, который их влечет в Россию, — это березки, „каких нет в Италии“ да воспоминание о туго заплетенной косичке девочки „в деревне у бабушки“. А политическое отношение по-прежнему одно и то же. Мотивы притяжения к России оправдывают этих героев „по человечеству“ и оставляют тем самым действенным и их недовольство, и их зубоскальство по адресу сов. власти и сов. общественности.
Кроме этого, и сами герои, и автор глубоко убеждены, что Россия нуждается в каждом лишнем работнике, человеке, даже таком, как они. Едут они в Россию с полной уверенностью в то, что они здесь нужны, что Россия без них не обойдется. Это интеллигентское хамочванство
Далее следует лаконичное резюме политредактора ГРК: «Пьеса сменовеховская. Запретить» (л. 3).
Мелодраматические перипетии пьесы и впрямь происходили с субъективно искренними, любящими Родину «хорошими людьми». Елена Аргутинская (Лолот), ее кузен Николай (Коко) и жених Георгий Алмазов иронизировали по поводу остающихся в Париже генералов и промышленников, мечтали работать в новой России. Не случайно речь одного из персонажей, Николая, изобилует пословицами и поговорками — автор акцентировал бесспорную «русскость» героев, их органическую близость родине. В фабуле «России № 2» причудливо соединялись элементы любовной мелодрамы ушедшего века с остро актуальной идеей примирения эмиграции и новой России, неприемлемой большевистским верхам.