Забытые смертью
Шрифт:
Она ошпарила Левона злым взглядом и сказала едко:
— Вот если б этот хмырь и в работе так же шустрил, как здесь. А то хитрит, гад. Ни под один мешок свою жопу не подставил. Все подает на чужие спины. Свою бережет. Боится килу нажить. Держитесь, девки, подальше от этого хорька. Он и в жизни такой будет.
— Что ты взъелась на него? Чего тебе надо? Влюбилась, так и скажи! А то как чирий. Зудишь и не лопнешь. Работает нормально парень. Не хуже других. А ты к нему прикипаешься. Отстань, отвяжись, чего следить за ним, как сторожевая? — стыдили
— Да не обращайте на нее внимания. Не умеет телка в любви объясняться по-человечьи. Вот и бесится, — хохотнула девчонка рядом.
Софка от злости побагровела и ответила:
— Мне он не нужен. А вы вешайтесь на шею всякому говну Мало вас, дур, облапошивали такие типы. Этот — хитрый змей. Видать, опытный. Не одну дуру уломал.
А вечером привезла в роту пару бидонов молока, сметану. И, разливая по кружкам, приговаривала:
— Пользуйтесь моей добротой!
Левон не подошел к ней. Пил чай.
— А у тебя что, от молока недержанье наступает? Эй, копченый! Тебе говорю!
— Змеиного не пью! Не хочу травиться, — потерял терпение Левон.
— Я не дойная покуда и своим кровным всякое говно поить не стану! — обрубила Софка грубо.
— Кончай девку унижать! Заткнись! Не испытывай терпение! — потребовали сослуживцы. И Левон перестал видеть Софку, не слышал ее ни в клубе, ни на работе. Но его равнодушие лишь распалило учетчицу, и она навязчивой тенью следовала по пятам за Левоном.
В тот день он, как обычно, загрузил телегу мешками с картошкой и, передав вожжи в руки подростку, хотел отойти к пустой подводе, подкатившей на поле. Но Софка остановила:
— Хватит детей мучить! Почему пацан должен разгружать телегу вашу? А ну сам поезжай, не ищи дурней себя! Посмотрю, как там шустрить станешь. Полезай в подводу! Живей! А ну, поехали! Тут и без тебя управятся! — взяла вожжи в руки.
Ребята из роты дружно хохотали. Левон сел, отвернувшись от Софки. Да оно и понятно. Вчера из части привезли почту, пришло письмо и ему от одноклассницы. От той, которой не сумел признаться в любви. Она писала как школьному Другу — чистое, короткое письмо. В нем ни слова, ни намека на любовь. Но сама начала переписку с ним, узнала адрес Левона. Сообщила, что поступила в мединститут Москвы, выдержала громадный конкурс и хочет стать детским врачом и работать после окончания в Родниках. Спросила Левона, вернется ли он после армии в свой поселок и чем хочет заняться после службы. Как ему живется на новом месте.
Левон мысленно писал ей ответ. «В письме все скажу. Попрошу, чтобы дождалась меня. Напишу, что давно люблю ее», — решил парень.
— Чего расселся? Иль прирос к телеге? Вставай! Вкалывать надо! Иль не видишь, что приехали? — услышал совсем рядом.
— Чтоб тебя черти взяли! — вырвалось у него невольно.
А учетчица, хохотнув, ответила:
— Я на тебе сегодня поезжу! За все разом на твоей шкуре высплюсь! А ну! Носи мешки в хранилище! Да живей, бегом!
Едва успел разгрузить телегу, к хранилищу подкатила полная подвода. Груженная доверху. На
— Прыгай в свободную подводу и кати в поле! Не теряй время! Не жди, пока твою колымагу разгрузят! — скомандовала Софка и, указав на полную подводу, потребовала от Левона нахально: — Вперед, хмырь копченый!
Левон огляделся по сторонам. Никого! Ни души. Ухватил мешок с картошкой и притаился в хранилище. Софка пару раз позвала его. А потом влетела в хранилище проверить, что случилось с Левоном. Почему он не откликается и не выходит.
Парень сидел на мешке, тер ногу. Морщился. На Софку не оглянулся.
— Чего сидишь? Что стряслось? — подошла та совсем близко.
— Ногу вывихнул, — ответил он тихо.
— Покажи! — потребовала Софка. И наклонилась к нему так низко, что Левон невольно увидел тугие груди в разрезе кофты.
Парень не смог устоять. Он и сам не понял, как это случилось. Он рывком отбросил ее на картошку, кинулся к девке, стиснул горячими, дрожащими руками, сдавил и, не давая опомниться, задрал юбку, сдернул с девки нижнее и со стоном, с рыком в мгновенье овладел ее телом. Софка от неожиданности даже не успела подумать о сопротивлении. Когда поняла и почувствовала, что случилось, попыталась вырваться. Но было поздно. Слишком поздно. А Левон бесчестил девку молча, грубо. Он тискал ее грудь больно, облапал всю как есть. Не давал опомниться. Держал, как в тисках.
— За что же ты меня обидел? — простонала девка, когда, заслышав стук подъехавшей телеги, Левон быстро соскочил с Софки, застегнул брюки. На вопрос ничего не ответил. Молча пошел носить мешки, ни разу не оглянувшись на Софку.
На этот раз разгрузить картошку с подводы помогли Левону два совхозных парня. Едва они укатили, Левон снова завалил Софку и продолжил свое. Софка пыталась выскользнуть, сорвать с себя парня, но напрасно. Левон вцепился в нее клещом и решил не выпускать до тех пор, пока не доведет ее до изнеможения.
Подводы приходили и уезжали. Сколько их разгрузилось в хранилище, никто не считал. Левон уволок Софку в пустующее хранилище. И, закрывшись изнутри на засов и крючок, тешился бабьим телом, забыв об обеде и ужине.
— Отпусти! Хватит!
— Сколько ты надо мной посмеялась, за все получи! — вдавливал в стену.
Софка не могла уже держаться на ногах. Левон валил ее на пол, не давая передышки.
— Отстань! — пыталась она оттолкнуть. Но снова оказывалась в тисках Левона.
Лишь под вечер, сев перекурить, дал передышку Софке. Та всхлипывала:
— Что же теперь будет? Испоганил за что? Зачем надсмеялся? Или любишь меня? — заглянула в лицо робко.
Левон ничего не ответил. Притянул к себе. Начал лапать. Как свою.
— Что ж я дома скажу? Своим что отвечу? Где и с кем бабой стала? Как быть мне? — спрашивала она. — А может, после службы останешься в совхозе нашем? Вместе будем, а? Иль есть у тебя жена?
— Нет, один отец! — признался честно Левон.