Забытые заживо
Шрифт:
«Прошу прощения, – мужчина склонил голову, признавая свою оплошность, – за две недели присутствия в ваших краях я одичал самым решительным образом».
«Человек дичать не должен, потому как он человек».
«Да, конечно, – сдерживая усмешку, чтобы не выглядеть ерником перед ребенком, пробормотал он, – но понаблюдал бы я за вами, маленькая леди, когда бы от вас за два дня до свадьбы сбежал жених».
«От вас сбежал жених?» – спросила девочка и, пряча в уголках губ улыбку, посмотрела на возвышение стены, по которой, не переставая, долбили капли. Ударяясь, вода облегченно лишалась гнева, и уже спокойно и расчетливо стекала по бревнам,
Мужчина допил вино и потряс флягой. Она была пуста.
«Простите, маленькая леди, что за усталостью никак не могу задать свой главный вопрос. У Берты есть вы. А кто есть у вас?»
«У меня нет никого», – спокойно ответила она.
«Что вы подразумеваете под этим?»
«То, что говорю. У меня никого нет, кроме Берты, но ведь вы спрашивали не о ней?»
«Я спрашивал, простите, о родителях ваших, милое создание», – озадаченно пробормотал мужчина.
«У меня нет родителей. Я Дженни из МакНаман, но род этот, видимо, прекратит свое существование. Прошлой осенью отца моего задрал в лесу гризли, а мама умерла от чахотки. Поэтому мы вдвоем с Бертой».
Мужчина долго молчал, глядя то на девочку, то на начинающее светлеть в щелях между досками небо.
«Где же вы живете?»
«Еще нигде. Мама умерла утром, когда мы шли к ближайшей деревне».
Мужчина привстал и сунул в зубы мундштук пустой трубки. Как оказалась она его в руках, он и сам не мог сейчас объяснить. Привыкший сосать трубку в минуты крепких раздумий, он нашел ее в кармане столь быстро, сколь быстро не нашел бы на себе ножа, ворвись в «домик» республиканцы.
«Тогда следует понимать, что мама… где-то неподалеку?»
«Я похоронила маму за железной дорогой, – спокойно, словно речь шла о предстоящем празднике урожая, произнесла девочка. И вдруг голос ее потух. – Мне стоило это немалых сил, сэр…»
Мужчина присмотрелся и увидел на ее глазах слезы.
Их обоих из оцепенения вывел звук мотора, скрип тормозов и топот. Поднявшись на ноги, мужчина вышел на крыльцо и спустился по его качающимся, потерявшим от сырости скрип, ступеням.
«Вы должны были приехать час назад, Уилки».
«Я приехал на то место в лесу, что вы указали, сэр, в назначенное время. Вас там не было, – чеканил кто-то. – Согласно вашей инструкции, я направился к полустанку, обозначенному на карте как «Объект Фокстрот», и нашел вас здесь».
«Вы с ума меня сведете своей исполнительностью, – недовольно пробурчал мужчина. – Ступайте в дом и заберите в машину девочку, что сидит на полу. По приезде вы передадите ее воспитательнице моего брата Эндрю»…
Через одиннадцать лет он, сенатор Брайан Честертон, будет сидеть в библиотеке напротив воспитанницы Дженни МакНаман и говорить:
«Дженни… Милая Дженни… Боясь оскорбить вас этим признанием, я прошу вашей руки, как может просить исполненный любовью к вам мужчина. Я не могу забыть тот дождливый день, когда вы сидели в моей куртке, ребенок, одинокий ребенок, ели мою колбасу и рассказывали о своей жизни… Простите. Простите, кажется, я сбился… Я не знаю, как сказать, в последний раз мне приходилось говорить об этом давно, и слова, похожие на эти, не соответствовали событию… как я теперь понимаю… – Честертон взволнованно теребил свои волосы. – Вы можете позабыть этот разговор сразу, как только он закончится. Вы можете презирать меня, я стерплю и в дальнейшем постараюсь уберечь вас даже
Склонив голову, Честертон ждал. Кровь прилила к вискам его, заставляя слушать раздающийся в них частый барабанный бой.
«Брайан…»
Он поднял голову и увидел глаза ее, блестящие от слез. Ее руки, держащие томик Китса, дрожали, как в тот давний уже октябрьский день.
«Брайан… Мне не нужно ваше состояние. Вы хотели услышать мой ответ, так получите его: я люблю вас, – она засмеялась, и растопившийся хрусталь лавой ринулся из ее глаз к губам. – С того самого момента, как я грелась в куртке вашей и думала о том, что мольбы мои о рыцаре, таком желанном в день смерти моей матери, рыцаре, который должен появиться у рельсов и забрать меня с собой, услышаны… Возьмите меня с собой и сейчас, Брайан…»
И она заплакала от счастья…
– Дженни, с вами все в порядке?
Опершись на заботливо подставленную ей руку, она поднялась.
– Простите, я немного переутомилась… – дотянувшись до бутылки, она свинтила крышку и сделала несколько глотков. – Вам не надо спрашивать, откуда я и кто. Так будет лучше, поверьте…
Он пожал плечами, и они углубились в джунгли еще на сотню метров.
Ступающая след в след за русским, Дженни первой заметила опасность. Однако сообщить о ней или хотя бы просто крикнуть у нее не было ни сил, ни времени. Потрясение было столь велико, что она онемела от ужаса…
Чудовищных размеров черный зверь судорожно рыкнул и, срывая когтями задних лап кору с ветвей раскидистого дерева, бросился вниз…
Услышав за спиной странные звуки, которые женщина могла издать, лишь превратившись в гарпию, Левша отшатнулся в сторону и развернулся…
Этого метра, который не вошел в расчет животного, оказалось достаточным для промаха. Выбросив в сторону лапу и украсив плечо Левши тремя багровыми полосами, зверь опустился на землю с шумом, поднявшим вверх не менее сотни попугаев…
Слушая их истерические крики, Левша вспомнил, что вооружен. Однако случилось странное. Промазав и не получив добычи сразу, пахнувший джунглями хищник стремительно развернулся, оскалился и присел. Уши его были прижаты к голове, хвост – к брюху. У него был какой-то план… Нет ничего хуже рычащей пантеры, у которой есть план…
Оскал черной, приводящей в ужас кошки был столь ужасен, а донесшийся до нее смрад из пасти столь омерзителен, что Дженни почувствовала, как ноги ее слабеют и превращаются в желе, подаваемое на стол в День благодарения. Однако она нашла в себе мужество устоять и сохранить рассудок. Зверь метался вокруг Левши и не хотел быть ужаленным странной палкой с остро поблескивающим концом.
Когда кошка забегала со стороны Дженни, ноги ее подкашивались. Когда она видела спину мужчины, то снова приходила в себя. Этот непроходящий стресс должен был обязательно закончиться истерикой или глубоким обмороком. Но сейчас ни на то, ни на другое катастрофически не хватало времени: Дженни разбирало любопытство – позволит русский зверю сожрать их или нет. Самое удивительное заключалось в том, что она ни к одному из вариантов не испытывала симпатий. Припадок страха был столь силен, что она не видела разницы… А зверь рычал, цепеня своим ревом все живое вокруг.