Забытый человек
Шрифт:
И вышла на десятом этаже, то есть она, получается, жила под буйной квартирой. Сама Галина Ефимовна обитала на двенадцатом.
Значит, ей шумные соседи не мешали. Она их, наверное, и не слышала. Галина Ефимовна расстроилась – она надеялась, заручившись поддержкой кого-нибудь еще из страдающих жильцов, все-таки нажаловаться. В одиночку жаловаться было и боязно, и неудобно.
Еще через пару ночей крики внизу ее все-таки разбудили. У соседей происходило что-то из ряда вон выходящее. Стены гудели от грохота, женский голос надрывался,
– Оставь ты меня-я-а-а-а!.. – рыдал он. – Не муча-а-ай!.. Высосала-ала-а-а!..
Галина Ефимовна застыла от страха, приподнявшись в постели. Наверное, теперь уже точно надо звонить в полицию.
– Не муча-а-а-ай!.. – Глухие вопли вдруг напомнили Галине Ефимовне годы, прожитые совместно с так легко забывшимся мужем, который несколько раз, напившись, начинал тяжело и неуклюже драться. А она терпела, потому что хоть какой-то, да свой, и с утра будет плакать и клясться, что больше никогда.
– Га-а-ад!.. – визжал женский голос.
Галина Ефимовна лежала в темноте, глядя в потолок и дрожа. Надо было позвонить, надо было, только тело не слушалось, потому что где-то рядом, отделенное от нее лишь скорлупой перекрытий, происходило очень страшное. Галина Ефимовна понимала это безотчетно, всей пугливой душой перезрелой девочки.
Запахло горящими свечами. Голос невидимого соседа забормотал молитвы, монотонно, но слишком быстро, и скорость все возрастала и возрастала, это было слышно, хотя слова по-прежнему сливались в сплошное «быр-быр-быр».
Потом он умолк. И Галина Ефимовна, почти перестав дышать, уже даже как будто слышала, как потрескивают в тишине свечи.
– Ты что?!.. – взвился внезапно женский голос. – Ты-ы-ы… ты что-о?!..
Внизу что-то глухо шмякнулось.
– Не надо не надо не на-а-адо-о!.. – Голос перешел в визг. – Оста-а-а…
И все словно выключилось, звуки пропали. Только свечами пахло.
Галина Ефимовна наконец очнулась. Прямо в ночной рубашке выскочила в прихожую, открыла дверь – из-под ног с протяжным ревом метнулась в темноту подъезда кошка, – выбежала на лестничную площадку, спотыкаясь, спустилась по почти невидимым ступенькам и долго истерически звонила в квартиру на одиннадцатом этаже.
Ей никто не открыл. Кругом было тихо, все спали.
Галина Ефимовна спустилась еще на один этаж и позвонила в дверь, за которой должна была жить та самая глуховатая старушка из лифта. Сначала и тут была мертвая тишина, и Галина Ефимовна, всхлипывая, прислонилась к стене, чувствуя сквозь рубашку ее холодную шершавость. Потом внутри завозились, загремели, дверь открылась, и в щель просунулось оторопело моргающее старческое лицо.
– Вам чего? – обдумав увиденное, спросила бабушка.
Еще через полчаса, наливая полоумной соседке уже третью стопочку кагора из неприкосновенного запаса, старушка, назвавшаяся бабой Зоей, уютно рассказывала, периодически сама
– И вот так и жили… А что? А он же отец, не прогонит же. А пусть и такая, да своя, и идти ж ей некуда… Институт не закончила, выгнали, а все почему? А глупая, видать, и пьющая вдобавок, с детства у ней такое было… Вот еще девчонкой с приятелями придет домой на бровях – и с отцом скандалить… А он тихий. И без матери-то что? Он после того, как она умерла, от рака-то, религиозный очень стал…
– Кто умер? – переспросила уже Галина Ефимовна, отупевшая от пережитого и от непривычного кагора.
– Что?! Да жена-то его. Мать ее, значит. Хорошая была женщина, царствие небесное, да померла рано. Я ж тут с шестидесятого года живу… И вот он в церковь все, а она пьет и скандалит… Кто? Да дочь его. Била его, бывало, он в подъезд выйдет и сидит на лестнице… Я ему – Михалыч, пойдем посидим, налью, полегчает… А он верующий. Совсем не пил. И идти не идет – к женщине-то… К кому? Ко мне то есть… Я ж тогда еще… э, Евдокимовна, кагору-то оставь.
– Ефимовна я…
– Да один хер… Ой, прости Господи. Все не проснусь.
– И что? – Галина Ефимовна опрокинула стопку, потерла захолодевший нос. – Так и живут?
– А?! Ну так вот и довела до греха… Как-то пришла она ночью, накричала на отца-то, старого, кулаками его, выставила на лестницу и спать… А он тогда болеть начал… Замучился человек. Дверь-то она не заперла, пьяная… Ну он и пришел обратно. Помолился – сам все потом рассказывал… Взял топорик кухонный – вот у меня тоже такой… кости рубить. Мясо-то сколько сейчас стоит, а если суповой набор – то можно… Только в кастрюлю не влазит… Что? Кость не влазит, так ее и топориком… Щи люблю, сил нету… Капусту только хорошую поискать…
– Топорик… – робко напомнила Галина Ефимовна, снова застыв от страха. – Что он… им?..
– А?! Да помолившись и по башке ее, тварь. Вот грешно, а не жалко… Два раза рубанул, рассказывал же потом ментам, я слышала… На лестницу-то все с утра выскочили, когда приехали за ним… Два раза рубанул, прям вот крест-накрест – р-раз!.. Грешно, дочь, а замучила как человека… Зимой на лестницу!.. Кулаками отца старого!.. Грешно, а не жалко…
Галина Ефимовна так побледнела, что баба Зоя торопливо вылила ей в стопочку остатки кагора:
– Ты пей, Евдокимовна… Нервы у тебя. А его что? Его забрали сразу, вся квартира в крови… И сам же рассказал все, верующий был… Посадили… Умер он скоро, в том же году… К жене ушел, царствие небесное…
– Как умер? Все умерли?! А квартира?!
– Быстро умер… До сих пор жалею, хороший мужчина и верующий… Мой-то, царствие небесное, давно отошел… А мудак был, не дай Бог никому… И прости Господи…
– А квар-ти-ра?! – по слогам прокричала Галина Ефимовна.
– Квартиру? Да делила какая-то родня… Поделили, а жить никто не захотел. Так и стоит пустая… Продать все не могут. Нехорошее место, крови-то сколько…