Забытый плен, или Роман с тенью

Лунина Татьяна

– Глядя на вас, дорогая, в этом не приходится сомневаться. А теперь, Юрий, ты поведешь меня танцевать, сейчас, кажется, будет танго. – Она взяла мужа за руку и уверенно повела за собой. Юрий Петрович Зябликов, известный хирург-кардиолог, одно появление которого вызывало переполох среди подчиненных, послушно поплелся за своей половиной, как провинившийся школьник, при этом он отнюдь не выглядел недовольным.

– Мда-а, – многозначительно протянул Евгений, глядя вслед удалявшейся паре, – уж лучше одиночество, чем такой союз.

– Глупости, – возразила Инна, – они счастливы вместе, разве этого

не видно? Бабушка всегда говорила: на хорошую жену смотреть хорошо, а с умной жить хорошо. Наша бабуля была мудрой женщиной, правда, дед?

– Так, золотце.

– Давайте выпьем за мою умницу-жену! – Молодожен поискал глазами официанта.

– Я принесу шампанское, – засуетился Семен Львович.

– Да вот же наши бокалы. – Инна как заправская хозяйка вручила каждому по бокалу. – Мы собирались из них пить, Юрий Петрович помешал, – напомнила она с улыбкой.

– Это шампанское уже выдохлось, – пробормотал Моисеев, – я принесу другое.

– Не мальчик за выпивкой бегать! – остановил его новоявленный родственник. – Пить будем, что моя жена предлагает, но сначала я кое-что скажу. – Женька, который никогда раньше не лез за словом в карман, старательно наморщил лоб, задумался, глубоко вздохнул, потер переносицу и, не отрывая глаз от своего «мышонка», неожиданно признался. – Я вчера ходил в церковь. Молча пялился на иконы, свечек наставил. Кто бы сказал про меня такое еще месяц назад, поднял бы идиота на смех. А теперь сам, как идиот, молился небесам, чтобы оставили тебя, Инка, со мной навсегда, до самой моей последней секунды, – Евгений поднял бокал. – За твое здоровье, мышонок! Будь со мной счастлива, переживи меня. Я не хочу смотреть на этот мир только своими глазами. За тебя! – и осушил бокал до последней капли. Инна хлюпнула носом, но выпила шампанское до дна. – Эй, Львович, не филонь! – заметил Евгений моисеевскую попытку отставить вино в сторонку. – Не хочешь выпить, чтобы внучка долго жила?

– Типун тебе на язык, – огрызнулся старик. – Дай Бог, чтобы ты любил ее так же, как я.

– Вот и пей, – благодушно посоветовал молодожен, – шампанское не яд, не отравишься.

Семен Львович изменился в лице, видно, шутка его покоробила, но вино выпил, даже перекрестился после, чего в жизни никогда прежде не делал. Кажется, Женькин пример оказался заразительным.

– Для верности, – пробормотал он, – чтобы вы были счастливы и прожили вместе лет сто, да.

Через час Лебедеву надоело чужое веселье. Главное для себя он уже уяснил: эти двое действительно любили друг друга. Искренне пожелав им удачи, старый друг незаметно уехал. Здесь доставало радости и без него.

А на рассвете разбудил телефон. Серая трубка, казалось, подскакивала от нетерпения сообщить свою новость.

– Да, – буркнул Лебедев, протирая глаза, стрелки на часах показывали четверку. В ухо кто-то захрюкал. – Я тебе, стервец, яйца оторву, – разозлился Андрей Ильич, – вычислю и оторву!

– Подожди, Андрюха, не бросай трубку. – Хрюкающий голос кого-то напоминал, но кого именно, сонный абонент сообразить не мог.

– Кто это?

– Да я, Егорин.

– Женька, – не поверил своим ушам Андрей Ильич, – что случилось? Вы же вроде в самолете сейчас быть должны?

– Инны нет, – хрюкнуло на другом конце провода.

– Как

это нет?

– Умерла.

– Что?!

– Моя жена умерла. Совсем не дышит.

– Идиот, немедленно вызывай «скорую»!

– Хоррошо, – клацнул зубами Евгений, – только я уже вызвал. Приедешь?

– Не задавай дурацких вопросов!

В машине Андрей Ильич перебрал в уме все возможные варианты: потеряла сознание, перебрала и отключилась, наглоталась снотворного, а теперь никак не может проснуться. Такое иногда бывает, Женька просто паникует. Как это возможно, чтобы новобрачная отдала Богу душу в первую брачную ночь?! Такого не может быть, потому что не может быть никогда! Мысли скакали как блохи. Он решил выбросить эти мысли из головы, без приключений доехать и разобраться во всем на месте. Не хватало еще самому отправиться на тот свет, вот тогда уж точно Женьке никто не поможет.

...Уже с порога Лебедев осознал, что паники нет, а есть горе – непредсказуемое, неотвратимое, подлое, как всегда. Дверь открыл Евгений, постаревший за эту ночь лет на десять.

– Не заперто, проходи, – равнодушно бросил он и побрел, не оглядываясь, в кухню, откуда доносились неясные голоса.

– У тебя кто-то есть?

– «Скорая».

– И что?

– Констатируют смерть.

За обеденным столом сидели двое в белых халатах, один что-то писал, другой диктовал в трубку егоринский адрес. При виде хозяина оба тут же закончили свои дела. Тот, кто писал, протянул Евгению свою писульку.

– Вот справка о смерти, свидетельство получите в поликлинике по месту жительства. Она здесь была прописана?

– Нет.

– Сейчас приедет милиция.

– Зачем?

– Так положено.

Дальнейшее слилось в один кошмарный сон длиною часа в полтора, а может быть, в полтораста, на часы никто не смотрел. Когда первые лучи солнца высветили кухню, где они, казалось, провели вечность, по стаканам разливались остатки «Арбатского», Ни сна, ни хмеля – ни в одном глазу. Женька в который раз пересказывал, как это случилось, и все казнил себя, что поздно вызвал «скорую», когда Инна уже начала задыхаться.

– Сердечный приступ?

– Она никогда не жаловалась на сердце, никогда!

– Откуда ты знаешь?

– Я все о ней знаю.

Молча допили водку, занюхали черным хлебом.

– Родные в курсе?

– Позвоню позже, пусть спокойно доспят. А ты, Андрюха, иди, поздно уже, восемь часов. Тебе надо быть на работе. Спасибо.

– Может, кого прислать?

– Нет. Иди. Я позвоню.

– Держись, Женька.

Евгений молча кивнул. Лебедев поднялся из-за стола и вышел, бесшумно прикрыв дверь.

Через три дня Инну Егорину похоронили. А после похорон той же ночью приказал долго жить Семен Львович. Его вынули из петли бельевой веревки, привязанной к старинной бронзовой люстре. В гостиной, где старик свел счеты с жизнью, нашли предсмертную записку. Самоубийца признавался, что хотел отравить вице-президента «Оле-фармы», для чего подсыпал в вино яд. Трагическая случайность, в результате которой погибла внучка, делала дальнейшую жизнь бессмысленной и невыносимой, а потому автор записки просил родных понять его и простить. В постскриптуме Моисеев добавил полное имя сообщника, вдохновителя безумной идеи с отравлением...