Забывший имя Луны
Шрифт:
Глава 13. Сквот
(Кешка, 1994-1995 год)
Сквот Кешка нашел легко, потому что все наставления Тимоти отпечатались в его мозгу также ясно, как на фотографической пластинке. Невский он знал сам, а остальные улицы спрашивал у прохожих. В сквот не было очевидного входа, так как все парадные были забиты жестью, да еще и досками поверх нее. Недолго думая, Кешка вскарабкался по уцелевшей водосточной трубе на второй этаж, прошел по широкому карнизу и через разбитое окно спрыгнул в комнату с ободранными обоями и полуобвалившимся потолком. Выглянул в коридор, деловито потянул носом и уверенно пошел на запах людей, жилья.
На отсыревших обоях обозначились причудливые пятна. Кто-то обвел их маркером,
– Ого! – сказала женщина, увидев Кешку, и приветственно помахала ему рукой, обмотанной нитями сплетенного в узор бисера. – Какой волчонок! Заходи. Будешь с нами? Лови! – и она плавным, но сильным и точным движением послала шарик навстречу Кешке.
Люди сквота ошеломили Кешку. Ошеломили также, как ошеломляет первая весенняя гроза или золотая березовая ветвь в разгар лета. Их поведение, манеры, речь и интересы в очередной раз спутали все кешкины карты, показали ему, насколько условными и примитивными были до сих пор все его систематические построения. Как всегда в таких случаях, Кешка замолчал и ушел в наблюдения.
Аполлон, к которому послал Кешку Тимоти, появлялся в сквоте не слишком часто. Где-то в городе у него была семья, состоявшая из жены и маленькой дочки, и трезвый долг призывал его находиться возле них и обеспечивать их существование. Но трезвый долг управлял Аполлоном далеко не всегда. Иногда ему приходилось потесниться, и тогда Аполлон, неизменно веселый и разговорчивый, пробирался в сквот через едва заметную из-за кучи строительного мусора дверь черного хода, вставал или садился (последнее находилось в прямой зависимости от количества выпитого) у мольберта, разводил краски, брал в руки кисть и часами разглагольствовал обо всем на свете, изредка кладя мазок-другой на холст или грунтованный картон. Постоянно прихлебывая из принесенной с собой бутылки, он постепенно становился все мрачнее и в конце концов почти неизбежно опрокидывал мольберт на измазанный краской пол или срывал с него холст и топтал его ногами. Иногда поклонники аполлонова таланта, видя приближение момента, тактично и аккуратно отправляли поскучневшего художника спать, а почти готовое произведение конфисковывали и отправляли на досушку в одно из отапливаемых самыми разнообразными способами помещений.
Несмотря на причудливость почти всех собранных в сквоте биографий, Кешкину историю выслушали с пониманием, сочувствием и удивлением. Многократной и скрупулезной проверке подверглись кешкины способности слышать сквозь капитальные стены, видеть в темноте и почти по-собачьи идти по ясному следу. Подтверждение всего этого вызывало завистливые и восхищенные вздохи и восклицания. Кешка блаженствовал, как пес, которому чешут искусанное блохами брюхо.
Ничего не говоря Кешке, Аполлон, по-видимому, встречался с Тимоти, и, уточнив кое-какие детали кешкиной истории, строго настрого запретил последнему покидать сквот без крайней необходимости. Кешка охотно подчинился. Впечатлений хватало внутри.
Сквозь дыры в крыше последнего этажа иногда лил дождь, а иногда летели снежные хлопья. Когда не было ни того, ни другого, лежа на полу можно было смотреть на звезды. Клетчатая изнанка потолка свисала почерневшими плетеными циновками. Из этих циновок, пластов штукатурки, кирпичной крошки и клочьев разноцветных обоев художник-баталист Вениамин Переверзев-Лосский клеил и лепил модели эпизодов самых знаменитых исторических битв, скрупулезно воспроизводя детали рельефа и почти не обращая внимания на участников сражения.
В двух из пяти стояков дома по счастливому стечению обстоятельств не было отключено электричество, и следовательно, можно было пользоваться обогревательными приборами. В квартирах одного стояка жили почти все постоянные насельники сквота, а в другом частная кинокомпания «Логус-XXII век» снимала кинофильм про коммуну хиппи. Почти все жители сквота на том или ином этапе принимали участие в съемках. Постоянных актеров было четверо и трое из них находились в непрерывном вдохновенном запое. Худенький нервный режиссер регулярно орал на них и иногда даже пинал ногами. После каждой такой вспышки он бледнел, долго сидел на корточках в углу и глотал какие-то таблетки. Съемки велись конвульсивно и часто прекращались из-за отсутствия финансирования.
Кешку жители и гости сквота жалели и по своему любили. Кешка, в свою очередь, старался не быть в тягость: прибирался, драил полы, помаленьку плотничал, ловил и жарил все тех же голубей. Голуби хорошо шли и под пиво, и под портвейн.
Потом кому-то пришла в голову светлая мысль заняться кешкиным образованием. Практически все насельники вдохновились этой идеей и буквально рвали Кешку друг у друга из рук. Сам Аполлон преподавал мальчику историю живописи и архитектуры. Вдохновенный Переверзев-Лосский в промежутках между коммунальными скандалами из-за газа и желудей читал лекции по общей истории. Поэт Леша Зеленый читал вперемешку свои и чужие стихи, особенно увлекаясь декламацией Овидия на латыни. Супружеская пара хиппи, в прошлом студенты биофака, споря и перебивая друг друга, рассказывали юноше о теориях эволюции и эффекте Кирлеана. Все это вместе вызывало у Кешки живой интерес и жесточайшие ночные головные боли, во время приступов которых он бегал по длинному коридору, сжав голову руками, и шипел, стараясь не разбудить никого из насельников.
Прекратила все это скромная нищенка баба Дуся, у которой лица кавказской национальности оттяпали квартиру (Черные, черные такие – рассказывала баба Дуся. – Ровно черти в аду. А во рту-то все зубья золотые…), и выгнали одинокую как перст старушку прямо на улицу. Третий год баба Дуся промышляла возле магазинов и в переходах метро и жила в сквоте из милости, любимая всеми за редкую ясность и тихость нрава.
– Угробят мальчишку, как есть угробят своими дуростями, – решила баба Дуся, понаблюдав за процессом «образования» Кешки и за его ночными бдениями, ясно видными ей из-за старческой бессонницы. – Ничего вы не понимаете. Сама буду его учить, – заявила она оторопевшим поэтам и художникам. – А вы прочь отойдите. Я вам скажу, когда ваша блажь уже для его ума без опасности будет.
В годы своей ранней пионерской юности баба Дуся состояла в отряде по борьбе с неграмотностью и на двоих с подругой за одно лето, несмотря на вредоносное сопротивление несознательного элемента, почти полностью победила неграмотность в карельском селе Руотсинпюхтя. За это обеим подругам вручили грамоты, подписанные самим Луначарским, и избрали делегатками пионерского съезда, пропуском на который служили огромные, багровые как кровь мандаты. Мандат и грамота, бережно хранимые более 50 лет, тоже достались ненавистным кавказцам. «Приходили ко мне лет 20 назад пионеры, просили в школьный музей отдать, да я не отдала. Не понравились они, вишь, мне – шумные да наглые. Вот дура-то была – сегодняшних-то и во сне не видала,» – сокрушенно качала головой баба Дуся.