Заче?тка, или с Новым Годом, Глеб Борисович! Книга 1
Шрифт:
— Именно.
Снова молчание.
— У нас так никто не делает.
— Но ты почему-то хочешь жить здесь, а не в этом… как его?
— Добром.
— Да, в нем. Хочешь жить у нас — в продажной, лживой Москве, где тебя еще не раз поставят раком. Если не поумнеешь, конечно. И не начнешь извлекать из всего этого пользу.
— Я же вам говорила, что у нас происходит…
— Ш-ш-ш… На выпей.
— Что это?
— То, что заставит тебя перестать грузить нас обоих.
— Вино?
— Да.
Внимательный взгляд, всплеск воды, осторожный глоток.
— Ммм… Это что-то… Безумно вкусное вино. Как оно называется?
— Смотри-ка, думал ты не оценишь. Если бы ты сейчас ничего не сказала, клянусь, я забрал бы бокал и налил бы тебе пойло из двухлитрового шмурдюка. Это «Veuve Clicquot» — семьсот евро за бутылку.
— Ох, ничего себе. Его, наверное, надо пить медленно, смакуя каждый глоток.
— Не в данной ситуации. Допивай до дна. Я хочу, чтобы ты расслабилась.
Судорожное глотание, стук зубов о бокал.
— Не бойся, Наумова, я еще ничего не делаю. Говоришь, хотела ноги брить?
— Да, я взяла бритву — у вас были одноразовые… в нижнем шкапчике.
— Покажи ногу.
— Эмм…
— Высуни из воды.
Плеск.
— Не надо тебе ничего брить — у тебя нет ничего. Кстати, вот мне интересно кое-что стало. Ты ведь натуральная блондинка?
— Глеб Борисович, вы серьезно?
— Ну-ка восстань, как Афродита из пены.
— Я… не…
— Давай-давай. Ты уже полчаса в ванне откисаешь.
Взволнованное дыхание, потом медленный, шумный плеск.
Хрипло, пересохшими губами:
— Я так и думал… Наумова, ничего и никогда не брей. У тебя же нет ничего.
— А м-можно мне полотенце?
Молчание.
— Глеб Борисович? Можно? П-полотенце? Мне холодно.
— Ох, прости. Задумался что-то. На. Вытирайся, суши волосы и марш в спальню.
— Ты понимаешь, что ведешь себя нелогично?
— Н-нет, не понимаю… Почему?
— Я только что видел тебя полностью голои. Зачем ты залезла по уши под одеяло?
— Н-не полностью. Я была в пене.
— Хочу тебя расстроить — пена тебя прикрывала чисто символически. Я видел ВСЕ.
Хрупкое белое тело в черных простынях. Пристальныи взгляд из-под полуприкрытых век.
— Тебе надо больше есть, Наумова. Сердито:
— Увеличьте мне стипендию.
— Тебе?! Ты даже экзамен по такому простому предмету, как Макро, сдать не можешь… С какои стати государству тебе вообще стипендию платить?
— Конечно, лучше вы себе БМВ купите, и квартиру размером с пол общежития, чем студенты нормально питаться будут и спать в человеческих условиях… и…и… готовиться
— Руки вверх, коммунистка ты моя. — В смысле?
— В прямом. Подними руки за голову и там держи. А еще лучше возьмись руками за изголовье, чтоб не дергаться.
С ненавистью:
— Ну и ладно. Быстрее закончится…
Страдальческий взгляд в потолок.
— Отлично. Ноги врозь, и замри.
Шорох, мужская рубашка падает на пол. Потом штаны.
— Открой глаза, Наумова.
Молчание. Тихий вдох сквозь зубы.
— Сойдет для тебя?
Фырканье.
— Подумаешь, бицепсы. Мне все равно.
— Ну вот и славно. Значит, я могу делать с тобой, что захочу. Раз тебе «все равно». Повернись спиной, и встань на колени. Мне так будет удобнее.
— Что это?
— Ммм… тату.
— Тату. На попе.
— На копчике. Даже выше — почти на пояснице.
— Наумова, ответь мне только на один вопрос — ты законченная и неисправимая шлюха?
— Что?..
— Ну, кому еще нужна тату на заднице, как не шлюхам?
— Глеб Борисович, вы же в курсе, у меня никогда не было мужчины…
— А знаю, ты говорила. И раз пришла ко мне, значит, не врала — знала ведь, что я проверю. Но, понимаешь, есть еще пара мест, куда можно…
Резкое движение, шорох сминаемых простыней.
Слабая пощечина.
— Простите… не удержалась. Я не шлюха! И ни с кем больше ничем таким не занималась… кроме как с вами.
— А эта бабочка здесь зачем?
— Настюха Иванченкова расщедрилась — у нее денег куры не клюют. Подарок на день рожденья сделала.
— А ты и повелась?
— Она сказала — это модно.
— Конечно модно. Среди стриптизерш и проституток.
— Неправда! У нее тоже есть.
— Эмм… Как бы тебе сказать повежливее…
— Я не шлюха!
Всхлип.
— Я даже… не целовалась ни с кем, кроме вас…
Молчание.
— А зачем согласилась? Могла попробовать пересдать экзамен, возмутиться, нажаловаться в конце концов.
— Ага, нажалуешься на вас… Что вам сделают? Светило экономики с мировым именем… А мне пинка дадут под зад.
Горячие слезы по щекам.
— Наумова?
— Что?
— Посмотри на меня.
Робкий взгляд из-под мокрых ресниц.
— А теперь скажи, что делаешь это только потому, что я тебя заставляю. И, если я поверю, я отправлю тебя домой. Поставлю тройку и больше никогда — слышишь, никогда! — даже не посмотрю в твою сторону.