Зачем ты пришла?
Шрифт:
Я игнорировал. Становился свободным от тебя. Медленно забывал. Я сбрасывал старую кожу, прогуливаясь со Светкой по улицам, читая ребенку сказки. Я испытал нечто сродни ярчайшему оргазму, когда ты написала, что вас будут держать в больнице еще две недели. Мне было не жалко тебя, я ликовал.
– Может, ты ко мне заедешь, а? Мне так одиноко, приезжай…
– Надо
Совсем нет времени у безработного? У человека, который работал в банке, а теперь поет вечерами в ресторане? Конечно, ты обиделась. Звонки и эсэмэс на пару дней прекратились. А на третий день я приехал к тебе в больницу и десять минут разговаривал с тобой через окошко. В этой своей ночнушке-полупижаме ты казалась обиженной, трогательной, и я вдруг почувствовал себя во всем виноватым.
Я. Это я инфицировал тебя. Прости же, прости.
Ты вышла из больницы красивая и отдохнувшая. Я сразу решил везти тебя в отцовскую квартиру, пока она пустовала, а у меня были ключи.
Определенная цель отсутствовала. Это просто надо было сделать – отвезти тебя в пустую квартиру, чтобы каким угодно образом наполнить собой.
Ты прыгнула мне на шею, стала целовать, обкалывая губы свои иглами моей щетины.
Мы стояли на улице близ моего дома и целовались, уже ничего не боясь. Нас обдавало придорожной пылью из-под колес проезжавших мимо машин, но мы не замечали.
Уселись в машинку и просто поехали. По пути я несколько раз порывался сказать тебе о том, что это наш последний день, но ты перебивала меня смехом, шлепками по моим коленям, показыванием языка и округлением глаз. Тогда ты так и не дала мне сосредоточиться и стать серьезным. И я принял игру: стал хохотать и улюлюкать, бить тебя в плечо, передразнивать и вырывать руль на поворотах. Нам сигналили встречные машины, а мы корчили им рожи.
– Какой этаж?
– Седьмой, лифт сломан, идем пешком, бежим же…
Я нес тебя на руках, потом устал и просто уже тащил. Ты спотыкалась, я поддерживал, ты прыскала, колотя меня кулачками
Мы вошли и сразу повалились на пол, в одежде, в обуви. Нас разрывало от смеха, от страсти, от одышки, от счастья. Я, смеясь, выплюнул рукав твоей куртки, чуть не задушил себя, стаскивая шарф, ты пнула ногой коробку с кремами и щетками для чистки обуви – все это разлетелось по коридору.
Пропела кукушка в часах, и я почувствовал твою пульсацию внутри, обварил свое вспухшее окончание в твоем кипящем томатном соке, ты вскрикнула, стиснула зубы, зажмурилась, словно от нестерпимой боли, и… я стал сдуваться, я уменьшался, я потерял свою цельность, я обмельчал… Томатный сок был слишком горячим, твой крик слишком громким…
Эти обеды в машинке. И разговоры. И Светкины скандалы – уже ставящие к стенке, бьющие дробью в висок. И мои мнимые поиски работы. Все это шло и шло, катилось, словно обмазанное салом жизни колесо – куда оно неслось, к какому шлагбауму?
Деньги у нас в семье стремительно кончались. Светкина работа приносила все меньший доход, моя приносила лишь раздражение с пятью нулями. А ты все смеялась и веселилась, все ездила наращивать ногти и покупать новое кружевное белье. Никакой кризис тебя не касался, даже волосок на голове не дрогнул. Ты говорила, что рождена жить в достатке – и плевать на то, что творится в стране и что там сказал очередной кликуша от экономики. Главное, быть оптимистом, забить на все, смотреть вперед и жить легко. Я же таскал на себе мешки, набитые клацающими ртами всепожирающей тоски, и с каждым днем они тяжелели. Уже было не разобрать, где там тоска, где я сам, где экономический коллапс, но с каждым днем я становился все злее, раздраженнее, а ты ничего этого не замечала.
Конец ознакомительного фрагмента.